– Уходи, – приказала Тина.
– Ага. Щас! – пообещал он.
– Олег, я хочу спать.
Он приблизил лицо к ее лицу.
– Я только пожелаю тебе спокойной ночи, хорошо?
Поцелуй, всего лишь один поцелуй. Взрослая женщина, мать двоих детей, мужняя жена – не должна и не может терять голову от единственного поцелуя.
Наверное, чтобы доконать ее окончательно, он взялся за ее плечи. Или не знал и не думал, как это страшно, как это томительно, необыкновенно, забыто! Просто погладил. Лишая воли, но даруя неведомую прежде, упоительную радость от того, что бешено колотится сердце и каждая клеточка оживает навстречу легкому танцу чужого огня.
– Поспишь у стенки, – шепнул Олег, – оттуда ты точно не свалишься, так что не бойся, что я буду брыкаться.
– Я не могу с тобой спать, – решительно сказала Тина.
– Можешь.
– Я не хочу! – отчаянно прошипела она.
– Хочешь.
Он держался из последних сил, чтобы не сойти с ума от беспомощности. От кончиков пальцев до края души он весь принадлежал ей, он зависел от нее.
Он что-то говорил. Он делал что-то. Внутри дрожал, бился в ребрах, как в клетке, штормом вздымался к горлу страх: «Как же теперь?!» Но ему недосуг было размышлять и храбриться. Просто жажда была невыносимой и, припав к чарующей влаге, он не думал, чем обернется все это. Не знал. Теперь боялся, что знает.
С каждым прикосновением острее и острее впивалась в него разгадка, и теперь он лежал, прижав ее к стенке, но сам оказался загнанным в угол.
Эту жажду не утолить никогда.
Эту тоску не забыть в минутном порыве. Ему нужно большее, ему нужно все, вся она – та, которой она стала.
– Ты дышишь мне в ухо, – раздосадованно проскрипела Тина, не зная, как относиться к тому, что они лежат вот так, все еще не расцепив объятия.
– Извини. Не буду.
Он заерзал, устраиваясь, чтобы ей было удобней.
– Теперь волосы придавил, – уже с очевидной капризностью высказалась она, – я же говорила, что…
– Извини, извини. Вот так лучше?
– Твоя нога…
– Которая? – торопливо осведомился Олег, разом подняв обе. На всякий случай.
Тина приподняла голову, почуяв, что стало как-то очень легко. Чересчур легко. Странным образом это напоминало пустоту.
– Куда ты дел их? – сердито спросила она, разглядывая в темноте его силуэт.
– Кого?!
– Да ноги же, болван! Только что они были здесь! На мне!
– Звучит заманчиво, – нервно хихикнул он, – хочешь, чтобы я вернул их обратно? Тебе же было неудобно!
– Какая забота! – восхитилась Тина и, наконец, разглядела его.
Сказать, что поза у Морозова была неудобной – ничего не сказать. Ей даже стало жаль его, бедолагу. Торсом, своим великолепным, мужественным торсом – ну как же, спортзал же под рукой! – он возлежал на полке вполоборота, а подогнутые ноги свешивались к полу, будто сведенные предсмертной судорогой.