Этнопсихология (Мандель) - страница 158

– соблюдение традиций также связано с поддержкой/отрицанием их общественным мнением: если массовое сознание отказало традиции в значимости, она постепенно сходит на нет, оставаясь лишь в памяти как некий анахронизм.

Изменению или даже исчезновению традиций (как и метаморфозам любой психологической и социальной установки) способствуют в первую очередь два обстоятельства:

– коренное изменение жизнедеятельности, при котором традиция воспринимается как отжившее свой срок и не соответствующее реалиям времени предписание;

– изменения в потребностях и установках людей, приводящие к необходимости и значимости совершенно иных форм поведения для достижения запросов и интересов индивида и (или) группы.

Века и тысячелетия самобытной, суверенной жизни этносов породили множество национальных традиций во всех сферах жизнедеятельности и соответственно в экономике. Эти традиции касались организации трудовой деятельности – они специфичны у скотовода, земледельца или виноградаря. Эти традиции предполагали уникальные для многих народов процедуры гостеприимства и обслуживания статусных лиц, они предопределяли порядок разрешения неизбежных конфликтов в области производства, разделения имущества и недвижимости, в решении проблем экономически несостоятельных индивидов и сословий (инвалидов, «сирых» и «убогих», ветеранов войн и труда и т. д. и т. п.).

Неизбежность этнокультурного своеобразия распределения благ и ресурсов и соответственно восприятия их людьми в качестве справедливых или несправедливых – факт. Если рассматривать в данном ключе российские (советские) традиции, то здесь сразу же выделяется блок этнических и этнопсихологических вопросов в соответствии с изложенным выше. Традиционная ориентация на «среднего советского гражданина» по стандартам потребления была коренным образом подорвана начиная с 80-х годов XX в., когда расширились зарубежные контакты. Сегодня достаточно сложно обосновать нормы распределения благ. Этому не способствует ни отечественная «минимальная оплата труда», ни ножницы, существующие в реальных заработках специалистов одних и тех же профессий и статусов (продавцов, дворников, сторожей, охранников и т. д.), существующие в разных регионах, на предприятиях разных сфер экономики. К тому же государство, многие годы жившее за счет труда своих граждан и сегодня неэффективно реализующее свои экономические функции, необоснованно и некомпетентно вмешивающееся в частный бизнес, породило колоритный национальный шаблон перераспределения благ: «сколько у государства не воруй, своего не вернешь». И все, от известных олигархов и организаторов «теневого» бизнеса до рядового обывателя, вырабатывающего или «охраняющего» какую-нибудь государственную продукцию, при любой представившейся возможности естественным считают право воспользоваться данным правилом. Конечно, размер получаемой таким образом «доли» всякий раз индивидуален и не поддается нормированию. Проблема несоответствия традиций стремительным тенденциям рыночной экономики, вреда от их непродуманного разрушения связана в России прежде всего с положением аборигенных народов Севера, Сибири, Дальнего Востока и некоторых других регионов. Организаторам промышленного освоения таежных и лесотундровых мест советского времени, пришедшим в «дикие» края жить и работать «вахтовым методом», а значит, временно пребывать, чтобы «осваивать», «разрабатывать», «брать», почти невозможно было понять тех, кто здесь существовал на протяжении веков. Людям, выросшим в совершенно иных условиях, чуждо было отношение к природе, а именно – рыбе, зверю, лесу, горам – как к живому существу Выше разумения было и то, что маленькие поселения «коренных» народов – это целые комплексы социальных, культурных, экономических и других связей, причем хрупкие и ранимые. В тайге и в тундре аборигены (эвенки, коряки или эскимосы) селились далеко друг от друга. В создаваемых по принципу экономической целесообразности поселках их ждала концентрация и нарушение как психологических, так и экологических, и внутривидовых связей. Род представлял собой четкий, отлаженный организм с веками отработанными традициями, где каждый знал, что должен делать и как. К примеру, чукча вставал утром с полным сознанием того, что если он не выполнит свои обязанности, то пострадает весь род, а значит, и он сам. В новых условиях поселения – в благоустроенных и неблагоустроенных местах жительства вместе собирались уже не десятки человек, а во много раз больше. И зачастую аборигены занимались чуждой прежде деятельностью. Появлялась безработица, формировались группы малоквалифицированных чернорабочих из числа местных жителей. Род, его традиции и функции, сама этнопсихология личности начали изменяться, терять свой смысл под воздействием неестественных ранее условий. Кроме того, действовал пресс культуры и быта пришедших, их «инородные» традиции, социальные стандарты и оценки значимости людей. Попадая в сложные организационные и экономические структуры, аборигены далеко не всегда становились равноправными членами сообществ из-за своего самобытного менталитета и отсутствия конкурентоспособности. Многие из них пополняли ряды «бомжей», изгоев и отверженных… Потеряв возможность заниматься исконной, а значит, чаще всего любимой деятельностью, со своим особым менталитетом вступив в иной мир и не поняв его, представитель аборигенного народа зачастую терял смысл жизни, и это было для него губительным. Цивилизованное бытие для многих аборигенов на самом деле сродни скрытому насилию.