Всадник объехал повозку, перекликнулся с Торке. Вернулся, придержал коня. Это была Вако, словно искупавшаяся в алой краске, без шлема, без кирасы и, кажется, без скальпа. Конь ее выглядел не лучше: кожаный капюшон пропал, из рваных дыр на шее вытекают кровавые ручьи.
— Мрак! Глейв взбесился! Тварей больше, чем в прошлый раз! К городу пока не пробиться… А у нас… Две сорвались, одна сломала ногу. Моя ранена и скоро околеет. Значит, один с половиной конь на восьмерых. — Она сплюнула мне под ноги кровавым сгустком и указала куда-то во тьму. — Лейн, Осмен, Торке, Башка, здесь оставаться опасно. Постараемся добраться до Судного Дерева. Укрепимся там. Воренка приказали взять живым, а вот про этого генерал ничего не сказал. — Пронзительные, залитые кровью глаза остановились на мне. Вако моргнула, на миг болевой спазм исказил ее мужиковатое лицо. — Значит, человече, быть тебе на острие нашей обороны.
Кто там говорил, что некрасивые бабы сплошь — мужененавистницы, а? Вы были правы, черти!
Сумрак за моим плечом разродился саркастическим смешком. И тихим, предназначенным только любезному Джореку вопросом коротышки:
— Выживешь, умник?
Надо же, чтобы так не везло! Да я наверняка самый невезучий человек в этом мире и в том! Или нелюдь — уже плевать, кто я. Меч сломал, вляпался по самую шею в такое дерьмо, что не отмыться вовек. Убийца, мразь, ублюдок — и все это мой Джорек. Приятно познакомиться, улыбнитесь перед тем, как я вас прирежу! Ах да, погодите — не умирайте. Меня убьют раньше. Я же теперь — на острие обороны против инфернальных тварей. Приятно познакомиться — Джорек-Почти-Бессмертный, ага.
— Этого тебе нести, — Вако махнула рукой на неподвижное тело оккультиста.
Ну да, еще один захребетник. Снова меня низводят до уровня вьючного скота. Не слишком ли на сегодня? И вообще, где гендерное равенство? Ладно, мужик ворчит, но делает — на то он и мужик.
Я закинул на плечи колдунишку. Качнулся, но устоял. В другое время да в таком могучем теле я запросто пронес бы этого ханурика километров десять и не запыхался. Ну а теперь — что говорить? — нужно молиться всем богам, чтобы не загреметь носом. Если потеряю сознание, меня бросят на поживу илотам и лярвам. И вперед, сбивая хлипкие подошвы сапог о каменистую почву. В рваной одежде, с ознобом, который окутал тело. С заразой, ползущей по моим жилам с каждым ударом сердца. Хотя насчет заразы — чего опасаться? Я вряд ли уцелею этой ночью. Или все-таки — уцелею? Ведь Архей не просто так выдал свое предсказание!
Позади бабахнуло — раз, затем другой, третий. Масло в уцелевших фонарях взорвалось. Вовремя мы отхромали. Я шаркал в середине процессии, припадая на левую ногу. Чувствовал себя как побитая, но еще не до конца издохшая собака. Для полноты картины мне не хватало высунутого языка. Впереди на уцелевшем тяжеловозе ехал Торке, посадив за собой напарника по прозвищу Башка. Далее следовали караульщики, Лейн и Осмен (кому из них я сломал нос, интересно?), а Вако прикрывала наши тылы, и ясно слышно было, как тяжело, с надрывами дышит ее раненый конь. Рикет скользил то справа, то слева, безмолвно, как призрак. В руках арбалет, за спиной набитый колчан и пара клинков из арсенала гуляй-города. Воренка приказали доставить живым. А что до меня — так насчет Джорека не было приказа. Горящая повозка какое-то время освещала путь, но затем осталась только луна, безмолвная и равнодушная спутница мертвых. Брат Архей что-то тихонько бубнил за спиной, как ужравшийся слесарь. Временами он начинал жужжать сквозь зубы, и тогда мне казалось, что я несу на себе улик с пробудившимся пчелиным роем: вот-вот вылетят и начнут кусать! А хорошо чародеюшке — кровь остановлена, задница перевязана. И даже рот свободен: