– Как называется та церковь? Та, на другом конце Лондона?
Одетый в черное извозчик в недоумении пожал плечами.
– Вы о соборе Святого Петра?
– Да, о нем самом. Мы едем туда. – И она быстро забралась в экипаж, зная, что Гриффин не даст ей уехать одной.
– Я не хочу ехать в чертову церковь, – ворчливо заявил Грифф, усаживаясь напротив Полины в темноте и тесноте.
– И я тоже не хочу. Нам надо просто уехать подальше отсюда, не важно куда. Я знаю, что вам нужно время, но вы не должны оставаться один на один со своей бедой.
Грифф достал из нагрудного кармана фляжку и принялся отвинчивать крышку, но, увы, пальцы его не слушались. Досадливо выругавшись, он швырнул фляжку в угол, но Полина подняла ее, спокойно открыла и подала ему:
– Вот, пожалуйста.
– Вы должны меня оставить, – стиснув колени руками так, что побелели костяшки пальцев, сказал Грифф. – Я собой не владею и… могу сорваться.
Будто он действительно способен сделать ей больно!
– Я отстранюсь, – сказала Полина.
– Могу и заплакать.
– А я уже плачу. – Она промокнула глаза тыльной стороной ладони.
– Я… – Он наклонился, упираясь локтями в колени. – Господи, меня того и гляди стошнит.
– Вот, держите. – Полина протянула ему свой чепец.
Он в недоумении на него уставился.
– Право, он так уродлив, что его уже ничто не испортит.
Взгляды их встретились. В его глазах застыла боль.
– Ничто не заставит вас уйти?
– Нет.
– Проклятье, мисс Симмз! – Он отвернулся, зажав рот кулаком, словно пытался остановить неудержимый поток эмоций.
Но она чувствовала, что плотина уже дала трещину.
Полина подвинулась на сиденье так, что колени их соприкоснулись, и прошептала:
– Вам нечего бояться, когда я рядом. И нечего стыдиться. Что бы ни произошло здесь, в этом кебе, все останется между нами. Завтра я поеду домой. Никто ни о чем не узнает.
Беспомощно выругавшись, он обнял ее за бедра и, опустив голову к ней на колени, зарывшись лицом в юбки, наконец заплакал. Даже не заплакал, а застонал от боли и отчаяния. Гриффа сотрясали рыдания, и конвульсивно он до боли сжимал пальцами ее бедра.
Каждый волосок на ее теле встал дыбом. Он напугал ее. Лавина отчаяния свалилась на нее, и она боялась, что не выдержит, задохнется под этой черной лавиной, но сумела побороть желание вырваться из этих тисков. По-матерински Полина гладила его по вздрагивающей спине, по волосам. Ей хотелось сказать ему что-то успокаивающее, ласковое, но она подавила и это желание. Не было смысла уверять его в том, что она все понимает и что у него все будет хорошо, – это было бы ложью.
Он бормотал проклятия, уткнувшись лицом ей в колени, а Полина, обнимая его за трясущиеся плечи, целовала черную макушку.