Вместо ответа Кэролайн поставила себе на колени сумочку и достала оттуда письмо.
– Держи. – Она подвинула письмо ему. – От Отиса.
– Прочесть?
– Почему бы нет?
Эдриан открыл конверт и вынул набранное на компьютере письмо.
>Дорогой отец,
>даже не знаю, что сказать. Я всю ночь и весь день пытался что-то написать, но выходит плохо. Во-первых, прости, что я отвратительно себя вел с Майей. То, что было написано в скайпе, – на самом деле я так не думал. Это так, переписка с Кэт. Это нас с ней сближало. Я не ненавидел Майю. На самом деле я считал ее хорошей. Теперь мне ее недостает.
>После смерти Майи я себя возненавидел. Я себя презирал. Но, думаю, лучше ненавидеть себя, чем тебя. Потому что ты лучший в мире папа. Знаю, я не очень-то это показываю. Но я такой. Трудно быть средним ребенком. Старшим тоже трудно. А я и то, и другое. Иногда я сам не знаю, кто я такой.
>Я пытаюсь представить, чего бы мне от тебя хотелось, но не получается. Наверное, мне хочется, чтобы ты просто был собой. Потому что ты хороший. Щедрый. Тебя все любят. Мне бы хотелось походить на тебя, когда я вырасту. Только я выберу одну женщину, женюсь на ней и с ней останусь. Мне не очень нравятся перемены. Мне нравится, чтобы все оставалось прежним. К твоему уходу я долго привыкал, но в конце концов привык. Наверное, в этом я не такой, как ты. Ты явно любишь перемены.
>Все равно мне не нравится это письмо. В нем мало чего есть. Может быть, я не особенно нахожу, что сказать. Вот только мне жаль, если я тебя подводил. Теперь я буду больше стараться. Во всем. В школе и дома. Может быть, если я смогу стать лучше, то тебе захочется вернуться жить к нам.
>Я тебя люблю, папа. Ты самый лучший.
Эдриан передал письмо Кэролайн и смахнул сползшую на нос слезу. Кэролайн смотрела на него вопросительно.
– Прочти, – попросил он.
Она взяла письмо, продолжая смотреть ему в глаза. Потом перевела взгляд на письмо. Эдриан наблюдал, как она читает, подперев подбородок сплетенными пальцами. Читая, она дрожала от наплыва чувств, повисшая на ресницах слезинка упала на тыльную сторону ладони, Кэролайн нетерпеливо стряхнула ее.
Их мальчик.
Дочитав письмо, она сложила его, убрала в конверт и отдала Эдриану. Он поймал ее руку за кончики пальцев.
– Годится?
– Годится, – ответила она.
– Знаешь, он прав. Мне тоже надо было выбрать одну женщину и оставаться с ней.
– В другом он тоже прав: тебе подавай перемены.
Эдриан вздохнул.
– Знаешь ли, я стал староват для перемен. – И он провел пальцем по ладони Кэролайн.
Она не выдергивала руку, а, глядя ему в глаза, ждала, чтобы он кончил говорить. Но он уже сказал все, что мог. Он взял ее другую руку. Почти минуту оба молчали. Неподалеку, на огромном экране, китайская пловчиха побеждала в заплыве. Вокруг молодые гладкокожие хипстеры из лондонского района N1 болтали о важных для них вещах, о своем непостижимом мире массмедиа, помолвок, клубов, съемных квартир и разбитых сердец. Главным в их мире были перемены, новое золотое свечение, переход на новые луга. Затесавшиеся в их толпу Эдриан и Кэролайн оставили за плечами уже половину жизни, если не больше, у них набралось пятеро детей, две карьеры, три дома, две собаки, одна кошка, мертвая жена, между ними застрял свеженький бойфренд.