– И если ты меня не послушаешь, это случится очень скоро! – рявкнул Хэл. – Не дури, Джон! Я прекрасно знаю, что́ для тебя значит эта земля, но твоей жизни она не сто́ит.
Так они спорили целый вечер, но отец твердо стоял на своем. В конце концов братья принялись осыпать друг друга бранью, Хэл вспылил и прямо посреди ночи ушел, хлопнув за собой дверью.
Слушая их, Адара приняла собственное решение. Продаст отец ферму или нет – это неважно. Она, Адара, в любом случае останется здесь. Иначе ледяной дракон не будет знать, где ее искать, а если она переберется слишком далеко на юг, то и вовсе никогда с ним больше не увидится.
Когда ей исполнилось семь, дракон прилетел снова. Таких лютых морозов, как этой зимой, еще не бывало. Адара каталась верхом так часто и улетала так далеко, что едва хватало времени строить замок.
Весной опять приехал Хэл. В его отряде осталось не больше дюжины драконов, и подарков он на сей раз не привез. Они с отцом Адары снова повздорили.
Хэл ярился и бушевал, упрашивал и грозил, но все без толку. Так ничего и не добившись, он махнул рукой, вернулся к своим и полетел воевать.
В том году враг прорвал линию фронта к северу от их деревни, возле какого-то города с длинным названием, которое Адара не могла выговорить. Первой об этом узнала Тери. Однажды вечером она вернулась из трактира не на шутку взволнованная и раскрасневшаяся.
– Сегодня гонец проезжал, – сказала она. – Везет королю дурные вести. Наши проиграли какую-то большую битву и просят подкрепления. Гонец говорит, наши отступают.
Отец нахмурился, и лоб его прорезали глубокие складки.
– А про драконьих наездников он ничего не сказал?
Ссоры ссорами, а все-таки Хэл оставался родичем.
– Я его спросила, – ответила Тери. – Он говорит, наездники остались в арьергарде. Будут делать вылазки и поливать врага огнем, чтобы наше войско смогло отойти без помех. Ох, только бы с дядей Хэлом ничего не случилось!
– Хэл задаст им жару! – воскликнул Джофф. – Он на своем Серном покажет этим поганцам, где раки зимуют!
Отец улыбнулся.
– Хэл всегда мог за себя постоять. Но как бы там ни было, нам остается только ждать – ничем помочь мы не можем. А ты, Тери, спрашивай, как там дела, если будут еще гонцы.
Сестра восторженно закивала: беспокойство за дядю не пересилило радостного возбуждения. Все это было так волнующе!
Но за несколько недель восторги иссякли, а сельчане мало-помалу начали осознавать весь ужас происходящего.
На Королевском тракте стало людно как никогда. Людской поток двигался с севера с юг, и все были одеты в зеленое с золотым. Поначалу солдаты маршировали стройными колоннами во главе с офицерами в золотых шлемах, но даже и тогда назвать это зрелище эффектным было сложно. Люди едва волочили ноги от усталости, и форма на них была обтрепанной и грязной, а топоры и пики в руках солдат – щербатыми и в пятнах ржавчины. Некоторые и вовсе потеряли оружие и ковыляли с пустыми руками, глядя перед собой бессмысленным взглядом. А обозы с ранеными, потянувшиеся следом за колоннами, были иной раз длиннее самих колонн. Адара стояла в траве у обочины и смотрела на проходящих мимо. Однажды она увидела человека, оставшегося без глаз. Он поддерживал другого, одноногого, и так, опираясь друг на друга, они кое-как плелись следом за остальными. На телегах везли безногих, безруких, а то и потерявших все конечности. Кому-то раскроили череп топором; многие были с головы до ног покрыты грязью и запекшейся кровью; многие тихо стонали на ходу, с трудом переставляя ноги. От некоторых несло ужасной вонью, оттого что все тело у них позеленело и вздулось. Один упал замертво, и его бросили на обочине. Адара сказала отцу, тот собрал людей, и мертвеца похоронили.