Хлопотливая, насквозь домашняя Татьяна была абсолютно счастлива, что может целиком посвятить себя детям и вообще дому. Маленькая Нюра даже начала называть ее мамой, что почему-то сильно уязвляло Аркадию. Она удивлялась сама на себя: вроде бы ей ведь все равно? И дочь ей, если честно, безразлична. И все-таки слышать, как та называет «мамой» чужую женщину, было почему-то очень обидно. Впрочем, Татьяна и Михаил приложили все усилия, чтобы объяснить девочке, что мама «кормит семью», поэтому ей приходится очень много работать, поэтому у нее так мало времени, чтобы бывать с дочкой. Ну и сама Аркадия, хоть и чувствовала себя за Татьяной, как за каменной стеной – Татьяна «на вахте», а значит, с детьми все будет хорошо, – стала стараться находить время и для дочери. Поговорить, рассказать сказку, помочь накормить детей ужином или выкупать их. Иногда она, изыскав два-три часа, выводила детишек на прогулку. И сама себе неожиданно нравилась в этой роли: красивая, элегантная, со вкусом одетая молодая женщина ведет по парковой аллее двух очаровательных малышей. Хоть картину с них пиши!
Впрочем, работа и светская жизнь оставляли для таких красот не слишком много времени.
А потом Кэт вышла за своего дипломата, и Аркадия как будто заскучала. Работа по-прежнему была интересной, но стала какой-то… рутинной, что ли? Одно и то же изо дня в день. Вечеринки и вовсе утомили своим, как ни крути, однообразием. Хи-хи, ха-ха, шампанского дамам, позвольте на тур вальса, ах, голова закружилась. Много-много лет спустя Аркадия услыхала галичскую «Клавочку»: «Клавочка, вам водочки? Или помидорчик? Клавочка, позвольте вас на разговорчик! Как сомы под сваями, вкруг твоей юбчонки крутятся да вертятся лысые мальчонки». Это было безжалостно точное описание всех тогдашних вечеринок сразу. Разве что «мальчонки» вокруг нее и Кэт крутились не лысые. Ну, по крайней мере, не все. И, знаете, думала она, никакой разницы нет, какая обстановка вокруг: сияющий зал «Метрополя», полная антиквариата гигантская «академическая» квартира, «министерская» дача или, как в школьные времена, заброшенный сарай или грязноватая котельная. Никакой разницы, поверьте! Как там у Галича? «В этом диком и смешном, как автогонка, увлекательном и жутком кураже»? Ничего там нет, в этом кураже. Ни-че-го. Сплошная скукотень.
И тут – словно дожидались, когда она созреет – в памяти Аркадии слово за словом, картинка за картинкой с неудержимой и неправдоподобной яркостью стали возникать бабушкины предсмертные рассказы. В них была неодолимая, завораживающая притягательность. Как это она до сих пор ничего не вспоминала?