Фауна, плача, прощалась со своей единственной защитницей в этом огромном доме, где все презирали ее из-за негритянской крови.
С малых лет девочка привыкла, что ее единственными компаньонами стали страх и страдание. Теперь же, когда она повзрослела и расцветала прямо на глазах, с каждым годом становясь все более грациозной и женственной, она все отчетливее угадывала грядущие опасности и ловушки на своем жизненном пути.
Эти опасности возникли с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать. Она замечала, как мужчины поглядывают на нее, даже из самых низов, такие, как парни с кухни или кладовой, мелкие торговцы. Многие таращились на нее похотливо и гнусно, и она стала опасаться мужчин. Сначала старший слуга, Миллиган, пытался вломиться к ней в спальню, за что был уволен. Затем молодой мужчина, занявший его место, тоже не упускал случая поймать молодую квартеронку в каком-нибудь темном закоулке дома, в буфетной или кладовой, хотя всякий раз Фауне удавалось ускользнуть. К счастью, по крайней мере хоть в этом на ее стороне оказывалась миссис Клак. Ничто не приводило эту достопочтенную даму в большую ярость, чем жаждущие взгляды мужчин, обращенные на Фауну.
Как хорошо было бы для Фауны, если бы она походила на Кэрри — некрасивую прыщавую толстушку, сменившую на кухне Амелию. Кэрри была одногодкой Фауны и делила с ней ее каморку. Она никогда не умывалась до тех пор, пока ее не заставляли, и постоянный дурной запах, исходивший от ее тела, угнетал чувствительное обоняние Фауны. Кроме того, Кэрри была глупая и льстивая и доносила на Фауну миссис Клак. Девочка презирала Кэрри, сразу распознав в ней врага. Но она также понимала, что Кэрри просто завидует ей, завидует исключительной красоте своей соседки по каморке. Ничто не радовало ее так, как возможность унижать Фауну, насмехаться над тем, что Фауна — квартеронка. Кэрри было неважно, что Фауна уже в пять с половиной лет умела говорить, словно благородная леди, и обладала природным достоинством и гордостью, которые крайне редко покидали ее. Кэрри принадлежала к тем, кто любит подолгу валяться в постели. Именно Фауна должна была ранним утром приносить чай миссис Клак, та, зная, какое это унижение для квартеронки, заставляла ее подавать чай заодно и грубой, ленивой посудомойке.
Все эти мелкие знаки презрения, постоянно выказываемые Фауне, растянулись на долгие годы. Однако под молчаливой маской повиновения и покорности, с которой девушка принимала все издевательства, горело жаркое пламя негодования. Под маской смирения скрывались великая гордость и неистовая жажда свободы. Она не будет… она не может жить вот так всю оставшуюся жизнь! Без любви, нежности, дружбы, без счастья, к которым так стремилось ее юное сердце.