Наверное, никто не знал — да и не желал знать, — что уже в шестнадцать лет у Фауны проявились определенные задатки. Что бы там ни говорили и ни делали в этом доме, Фауна была создана для любви и радости. И она осознавала это. Иногда наступали мгновения, когда она истово желала поменяться местами с какой-нибудь красивой леди, приходившей в гости к ее хозяйке. Со скромной миной делая реверанс дамам, она смотрела на них сквозь свои великолепные ресницы и думала: почему они рождены свободными и судьба даровала им веселье и всяческие радости, а она рождена лишь для неволи и печалей?
И если в Фауне вообще осталась какая-то доля гордости и добродетели, то лишь потому, что они были с самого рождения присущи ее натуре. Ибо она все больше и больше становилась очевидцем образа жизни, полного противоречий, одновременно приводящего в смущение и непонятного. С одной стороны — светские условности и дисциплина, а с другой — крайняя моральная распущенность. Дом Памфри являл собой место, где слуг заставляли работать не покладая рук, унижали и держали в черном теле, в то время как хозяйка жила в чрезмерной роскоши, расточительстве и распутстве. Фауна не смогла бы научиться у своих богатых хозяев верности и правдивости. Даже Джордж Памфри, который с самого начала стал для нее образцом благочестия, таковым не оказался. Фауна, никогда не ложившаяся спать, не дождавшись, пока уснет вся семья, прекрасно знала, что у милорда есть любовницы, а у его супруги — любовники. И что над головами едва ли не половины знатных лондонских дам и придворных джентльменов, бывавших в гостях у Памфри, витали всякие мерзкие слухи о скандалах и любовных интригах.
Но один урок Фауна усвоила навсегда. Для нее не может быть никакого послабления в моральном отношении, ибо ее или убьют или отдадут в публичный дом, где она будет вести более страшное существование и, возможно, умрет от порока или какой-нибудь гнусной болезни. Миссис Клак ясно дала понять это девочке, когда та стала старше. Еще и по этой причине Фауна постоянно жила в страхе, ни на минуту не забывая, как опасна ее красота, то воздействие, которое она оказывала на Мужчин. Даже возможность выйти замуж за какого-нибудь простого и бедного человека, как это сделала Амелия, казалась для нее совершенно невероятной. Ибо миледи уже не раз говорила ей, что любовь и замужество — это не для нее. И когда кое-кто из джентльменов, окружавших миледи, бросал восхищенные взгляды на молодую красавицу служанку, Генриетта приходила в ярость и приказывала ей убираться прочь, словно Фауна совершила преступление. Миледи снова вызывала ее к себе, только когда совершенно не могла обойтись без нее. У Генриетты все усиливались приступы мигрени, и она заявила, что никакое лечение докторов и кровопускание не могут так облегчить ее боли, как это делают волшебные прикосновения пальцев Фауны к ее вискам. Вдобавок ко всему уволилась Эбигейл, и Фауна занимала ее место. Теперь она заботилась о лице миледи, о нарядах, одевала и причесывала ее.