— Паша! — закричал он нараспев. — Родимай! Живой! А ты, Том, боялась! Я ж говорю, Паша у нас в воде не горит и в дерьме не тонет.
Саранцев пытался было обойти его, но тот прочно ухватил его за плечо. На другом плече повисла Геля.
— Павел, — сказала она сурово и властно, как вдовствующая королева. — Нам с вами надо серьезно поговорить.
— Отстань, Гелька, — мрачно сказала Тамара, глядя на Саранцева исподлобья. — Ты вообще-то, Паша, куда шел, если не секрет? Уж не ко мне ли?
— Нет, — сконфузился Саранцев, — я так, случайно. Как-то уж получилось…
— Видал? — взвился Гоша. — Я не ревную, но предупреждаю.
— Да уйду я сейчас, — взорвался Саранцев, — пошли вы все!
— Да ты не понял, — Гоша залился тихим смехом. — Шучу я, дурак. Мы тут, понимаешь, такси ловим.
— Ловите что хотите. Мне-то что. Попутного ветра.
— Опять не понял. Мы не ехать. Мы хотим у таксиста пузырь прикупить. Нужна гуманитарная помощь. Полтора червонца хватит. Ты мне адресок оставь, я тебе вышлю наложенным платежом.
Саранцев молча толкнул Гошу в плечо и вновь попытался его обойти, но тот повис на его плече, как бульдог.
— Ну-ка не жмись, Саранцев-Засранцев. Так обидеть можно. Афонь, давай-ка тормознем ведущего конструктора. Он сейчас у меня…
Гоша не успел договорить. Саранцев, плохо соображая, что он делает, взял его за отвороты плаща и рывком прижал его к мокрому бетонному столбу. Было ощущение, что внутрь ему плеснули крутого кипятка.
— Пусти, козел, сучий выкидыш, — прохрипел Гоша, тараща порозовевшие белки. — Я маму твою…
И тут произошло нечто вовсе непонятное. Ладони его вдруг ощутили тощую, влажную гошину шею и слегка, словно для пробы, сдавили ее. Обида, ярость, унижение, боль, душившие его, разом улетучились, осталась поразительная, не сравнимая ни с чем легкость. Он спокойно, даже деловито подумал о том, как просто сейчас приложить небольшое, чисто символическое усилие, чтобы напрочь лишить эту слабо трепыхающуюся плоть пакостной, никчемной души, и если он не делает этого, то оттого лишь, что какая-то невесомая и невидимая рука легким дуновением легла на запястье и не хотелось ничего делать, чтобы лишиться этого прохладного, бестелесного прикосновения. Вокруг него что-то происходило, кажется, его кто-то пытался оттащить, а он внимательно, точно в микроскоп, смотрел в задергивающиеся пеленой глаза, не то все еще раздумывая, не то стараясь запомнить, не то намереваясь что-то сказать…
Саранцев наконец разжал ладони. Гоша судорожно всхлипнул и бесформенно сполз вдоль столба, растекся в студенеобразную массу, хватающую воздух всеми порами. И тут же Саранцев почувствовал саднящую боль в ухе (неужто ударили?), услышал голоса, увидел Тамару, что-то кричащую от страха и ненависти, опухшую, в съехавшем набок берете. Их уже обступила небольшая, но энергичная толпа, кто-то предложил вызвать милицию… Это окончательно привело Саранцева в себя. Он стал боком выбираться, люди тотчас послушно расступились. «Уведите меня отсюдова», — услышал он за спиной плачущий фальцет Гели.