– Нам нужно уходить. Его друзья скоро вернутся.
Бомж распрямляется, его водянисто-голубые глаза находят мои, и он медленно кивает, выражая свое доверие. Осторожно берет меня за руку, и я помогаю ему подняться. Всю дорогу, пока мы выбираемся из этого грязного переулка, возвращаясь обратно на парковку перед аллеей с магазинами, где немало машин и слишком много свидетелей, чтобы хулиганы попытались выкинуть что-нибудь еще в том же духе, я заставляю его идти передо мной – так безопаснее. Походка бездомного твердая, выправленная, однако хромота затрудняет его движения. Вероятно, он ветеран, который оказался в затруднительном положении.
– Спасибо, – хрипит мужчина.
Я качаю головой, открывая бумажник и доставая две двадцатки.
– Пойди купи себе нормальной еды.
– Спасибо. Да благословит тебя Бог, – говорит он и, взяв деньги, уходит вниз по улице.
«Он благословил. Бог благословил меня», – думаю я, глядя вслед бездомному. – «А затем все забрал».
Отгоняю эту мысль прочь. У меня положение гораздо лучше, чем большинства людей. Но именно эта самая привилегия мне и претит. Мне восемнадцать. Я чистокровный европеец. По маминой линии у меня итальянские корни, по папиной – русские. Я довольно симпатичный белый парень, мозг которого не запятнан общепринятыми стереотипами. Мы с мамой никогда не нуждались в деньгах. Мне повезло. Я нахожусь в привилегированном положении.
Бездомный, ковыляющий вниз по улице, – вот кто нуждается в Божьей помощи больше меня.
София нуждалась в помощи больше, чем кто-либо.
И я подвел ее.
Не смог помочь.
Циркуляция жизни сливается в белый шум в моих ушах, омывая меня и все вокруг. Люди проходят мимо, представляя собой вереницу размытых лиц. Все кажется нереальным – это мир, заключенный в снежный шар. Краски аллеи с магазинами тускнеют в моих глазах. В воздухе ощущаются запахи стирофома и древесины, а не солнца, грязи и жирного фаст-фуда. Все неправильно. Я неправильный.
Но я и так это знаю. Я вне нормы. Слишком выделяюсь. Слишком холодный. Не такой, как все остальные лица в толпе. Я не проникаюсь чувствами столь же глубоко, как они. Не трепещу от неимоверного количества переполняющих меня эмоций, как они.
Если бы я был больше похож на них, теплее, смог бы я предугадать, что собиралась сделать София? Смог бы понять ее лучше? Смог бы увидеть ее отчаяние и остановить его?
Если бы я был больше похож на Айсис, смог бы ее спасти?
«Вот что ты делаешь, Джек. – Эхом раздается голос Айсис. – Ты защищаешь людей».
Мои руки дрожат, костяшки пальцев обагрены кровью. Я разворачиваюсь и направляюсь к машине.