.
Время между тем шло. Обе стороны бездействовали. Лишь временами постреливала упомянутая большевицкая батарея. Наши молчали: снарядов было очень мало и берегли их на особо важный случай.
Из штаба генерала Боровского, который был на ст. Пелагиада, спрашивали о положении. Мы донесли. Тогда генерал Боровский запросил о наших наблюдениях. У Дроздовского не было, по-видимому, никаких намерений. Он был в затруднении, что предпринять? Дивизия вся почти была в боевой линии, в резерве оставался лишь один чисто офицерский батальон, который Дроздовский очень заботливо оберегал от потерь. Все, что еще оставалось от выведенного им из Румынии отряда, было в этом батальоне. Естественно поэтому, что Дроздовский так щадил батальон, с которым крепко морально был связан и, быть может, связывал с его существованием и свою судьбу. Вот почему он в душе так оплакивал всегда всякую потерю из старых сподвижников по Ясскому походу. Это чувство выработало и развило другое – боязнь потерь. А это отражалось на решимости действий и нередко вело именно к тому, чего Дроздовский больше всего остерегался, к большим потерям.
Однако ясно было одно, что оставаться в занятом положении нельзя было. Большевики сочли бы это за нашу слабость и, обладая большими резервами, перешли бы сами в контрнаступление, которое нам без резерва почти, а главное, с весьма ограниченным запасом патронов, было бы трудно отразить. Вообще, оборона в нашей обстановке была особенно неприемлема, – прав генерал Боровский, что мы должны только атаковать. Изменения обстановки от других каких причин, вне нас, мы также не могли ожидать. Отходить назад было бессмысленно: тогда нечего было и трогаться из Рождественской. Таким образом, оставалось атаковать противника, как это ни было трудно. Я и подавал мысль об атаке с маневром из Казенного леса[255], в обход левого фланга противника: такой удобный подступ, выводящий в ближайший тыл противнику, невольно вызывал мысль о его использовании. Дроздовский молчал, не соглашался и не отвергал. Я, новый и временный начальник штаба, недостаточно еще изучивший своего начальника дивизии, не посмел доказывать необходимость принятия моей идеи и настаивать на ее исполнении. Так и тянули, ничего фактически не предпринимая. Боровскому ответили туманно и неопределенно. Приближалось время к полудню.
В 12-м часу получено было категорическое приказание генерала Боровского «немедленно атаковать». Пришлось его исполнять. Я видел, с какой душевной тяжестью Дроздовский приступил к нему.
Он легко согласился с моим планом. Вызван был командир резервного батальона, капитан Андриевский, и ему дана была задача – двинуться с батальоном через Казенный лес с целью ударить во фланг и тыл противнику одновременно с атакой дивизии с фронта. Времени светлого в нашем распоряжении было немного, в шесть часов начинали спускаться сумерки. Приходилось поэтому спешить, чтобы засветло, в случае успеха, разобраться в населенном пункте, таком большом, как город Ставрополь. По этой же причине план атаки должен был быть простым, не требуя никакого времени на подготовку. Так мы и решили, именно просто до крайности: ровно в 12 часов по сверенным часам все батареи открывают беглый огонь на короткое время, просто чтобы внушить большевикам что-то грандиозное; на долгую стрельбу не было патронов: каждое орудие могло выпустить не более пяти патронов. Одновременно с сим весь фронт как один поднимается и идет в атаку без выстрела и остановок. Дистанция до позиций противника не превышала одной-полутора верст.