Это безумие закончилось на рассвете. Мы лежали, прижавшись друг к другу, он обнимал меня за плечи.
– Твоя мать скоро вернется. Поезд прибывает рано утром. Нужно убрать все следы, – в его голосе снова появились виноватые нотки.
– Она звонила вчера, – наматывая его кудрявый локон на палец, протянула я. – Рейс задержат. Она появится только после полудня. Так что у нас куча времени. Давай просто поспим. Я зверски устала.
– Я тоже… Ты просто измотала меня, – хохотнул он. – И не скажешь, что я у тебя первый.
Я не ответила, закрыла глаза и сделала вид, что тут же уснула, измотанная нашими любовными играми. Он по-хозяйски сжал мою грудь и, похоже, тоже попытался уснуть. Судя по тому, что его дыхание выровнялось, ему это и правда удалось. В отличие от меня. Ноющая боль внизу живота терзала адски, но я понимала, что должна терпеть. Еще немного… и я получу вознаграждение за перенесенную боль.
От неудобной позы тело затекло, но я старалась не двигаться, чтобы не разбудить его. Он не должен услышать… не должен проснуться раньше, когда еще сможет что-то изменить…
Через несколько часов послышался стук входной двери. С гулким стуком упал на пол чемодан. Послышались легкие шаги, направляющиеся в нашу сторону. Мама вернулась…
***
Я осторожно выбралась из-под руки Пуделька и свернулась комочком, отвернувшись от него. Делала вид, что плачу. В этот раз слезы выдавить из себя было легко. Все тело содрогалось от боли. Тут не то, что плакать, вопить будешь. Слышала, как мамины шаги замерли, скрипнула дверь. Глухой возглас:
– О, Господи!
Я повернула голову в сторону матери и при тусклом утреннем свете, пробивающемся сквозь занавешенные окна, разглядела ее лицо. В первый момент показалось, что вижу другого человека. Вместо пышущей здоровьем и энергии красавицы, выглядевшей всегда намного моложе своих лет, изможденная старуха. Губы сцеплены до крови, лицо посерело, все морщины разом выступили на лице. Почувствовав мстительную радость, я постаралась ничем ее не проявить. Вместо этого изобразила на лице страдания и кубарем скатилась с кровати.
Голая, с измаранными кровью бедрами и животом, нетвердой походкой я шла к ней. Каждое движение причиняло невыносимые муки.
– Мамочка, он… он… – Я протянула к ней руки. – Мамочка, мне так больно…
Она не двигалась, ничего не говорила и не делала ответных жестов. По щекам словно окаменевшего лица одна за другой катились слезы.
– Я ни в чем не виновата, мамочка, – канючила я.
Опустилась перед ней на колени, обхватила за ноги. Она брезгливо отодвинулась. Взгляд у нее был совсем чужой, я такого никогда еще не видела. Это меня задело больше, чем хотелось бы. Почему она не будит этого мерзавца, не закатывает истерику, не выгоняет на все четыре стороны? Вместо этого смотрит на меня, словно видит впервые.