А теперь она исчезла, как снежинка в реке. Долгое время это казалось Полю невероятным абсурдом. Он предпринимал всевозможные шаги, чтобы отыскать ее. День за днем проходил по Сити в часы, когда девушки и мужчины высыпают на улицу из своих рабочих ульев. Джен никогда не говорила ему, где служит, не считая это интересным для него, а он по своей обычной беспечности не спрашивал ее об этом. Однажды он предложил зайти за ней в контору, но она решительно отклонила это предложение. Поль был слишком заметным молодым человеком, чтобы не обратить на себя внимание сослуживцев, а чувство ее к нему было слишком деликатно, чтобы допустить грубое прикосновение их толков.
После целого ряда попыток, не встретив Джен в человеческих потоках Чипсайда и Кенон-стрит, Поль прекратил розыски. Джен была потеряна, абсолютно потеряна, а с нею вместе — Барней Биль. С тяжелым сердцем он опять отправился в турне, чувствуя, что, потеряв этих двух, совершил акт низкой неблагодарности.
Четыре года пробыл Поль на сцене, из отрока стал мужчиной. И в один прекрасный день, двадцати трех лет от роду, он оказался столь же бедным пенсами и столь же богатыми мечтами, как в тринадцать лет.
Нужда заставила его принять, что попалось. Он играл первую роль, но в дикой мелодраме, с которой ездила по провинции жалкая третьестепенная труппа. Они играли в клубных залах и концертных помещениях, на открытых сценах в бедных маленьких городишках. Была прекрасная июльская погода, а дела шли плохо. Так плохо, что антрепренер внезапно запер кассу и исчез, бросив труппу в полутораста милях от Лондона, да еще не заплатив за пару недель.
Поль упаковывал свои вещи в чемодан, лежавший на узкой постели в его маленькой комнатке. Бледный худой человек со шляпой на затылке, с окурком в губах, сидя верхом на плетеном стуле, смотрел на него с упорством отчаяния.
— Вам хорошо принимать все это весело, — говорил он. — Вы молоды, сильны, богаты. Вы одиноки, у вас нет жены и детей, зависящих от вас.
— Да, я знаю, это дьявольская разница, — отвечал Поль, оставляя без внимания намек на его богатство. Как премьер, он получал самый большой оклад в злополучной труппе, и приобрел уже достаточную житейскую мудрость, чтобы знать, что тому, у кого нет ни гроша, обладатель шиллинга представляется невероятным богачом. — Но что еще остается делать? — прибавил он. — Мы должны возвращаться в Лондон и снова приняться за поиски.
— Если бы в этой стране существовало правосудие, этого жулика закатали бы на пятнадцать лет. Я никогда не доверял ему. Двухнедельное жалованье не уплачено, и нет денег на проезд в Лондон. Не следовало мне связываться с ним. Я мог бы поехать с Гарботом играть в «Белой женщине», он честный человек. Но тут уже был подписан контракт. О, свинья!