Это я к тому рассказываю, что я после этого речь потерял, говорить почти не мог, мычал только неразборчиво. Такая шоковая реакция. Позвонили маме, примчалась она, увезла меня в город. Потом и невропатологи меня лечили, и психиатры, к логопеду водили; речь вернулась, но стал я сильно заикаться. Так это еще не всё – у меня седые волосы появились. Не одной прядью, а гнездами, по всей голове. Представляете красавца – голова в белых перьях и на каждом слове спотыкается. Кому я такой нужен, какая девочка дружить со мной захочет? И это в довершение к моему мелкому росту. Ну, в младших классах большой трагедией это для меня не было, но когда повзрослел…
В девятом классе вся моя разбросанная любовь сконцентрировалась на Нине Волковой. Красивая была, бойкая, кучерявая, глазки голубенькие – прелесть что за девочка. И обладала она еще одним ценным для меня преимуществом – невысокая была, не выше меня. Это было очень важно – казалось тогда оскорбительным уступать избраннице в росте.
Шансы на взаимность были у меня не мизерные – их вообще не было. Вокруг этой Волковой все наши мальчишки увивались. И мне, маленькому пятнистому заике, делать там было нечего. Ко всему прочему, не любил я свое имя Вася, примитивным казалось и убогим, котам лишь впору. Думалось, что кабы звали меня как-нибудь Денисом или Максимом, что-то могло измениться. И если бы еще… Если бы еще не вскакивали у меня на лбу и щеках отвратительные, разной степени зрелости прыщики, с которыми я боролся так же отчаянно, как и безуспешно. Острословы хотенчиками их называли. Разбежались они по мне в самое неподходящее время – когда утвердился я в мысли, что жизнь, в которой нет Нины, попросту бессмысленна.
А влюбился я безоглядно. Понял, что все мои прежние влюбленности были ерундой на постном масле, ни в какое сравнение не шли со страстью, которой воспылал я к неземному созданию Нине Волковой. Та самая первая любовь, о которой столько говорено. Уж так я страдал, так страдал! Караулил ее за углом, чтобы лишний раз увидеть, встретиться с ней будто бы случайно. Иногда, везло, шел немного рядом с ней, будто бы по дороге нам. Вся пакость была в том, что я при ней еще сильней заикаться начинал, как заклинивало. И учеба, само собой, под откос пошла. До уроков ли было, если все мысли только об этой Нине Волковой. И днем, и ночью. Я уже в ту пору вошел, когда одного подглядывания из-за угла мало мне было, кровь закипала. Те еще ноченьки были. Сначала на тройки скатился, потом и двойки в дневнике замелькали. Родители мои заохали, разносы мне устраивали, к совести моей взывали.