Я молчал, не зная, как себя вести в таком экстраординарном случае.
— Онкен, — подозвал король своего генерал-адъютанта.
И когда тот приблизился, спросил:
— Как ты находишь нашего героя?
— Выглядит неважно, ваше величество, но если его откормить, то, думаю, он будет в полном порядке.
— Я того же мнения, — кивнул король. — Ну, что там у нас на завтрак? — внезапно переменил он тему.
Тюремный стол, как по волшебству застеленный белоснежной скатертью, уже был накрыт на три серебряных куверта: две ложки, три вилки, две маленькие ложки, три ножа и льняная салфетка в серебряном кольце лежали возле каждого прибора. И одинокий колокольчик на прямой ручке рыбьего зуба.
Адъютант подтащил себе табурет, сняв с него таз, и сел за стол третьим.
И пошли гуськом в камеру самые настоящие поварята в белых полотняных колпаках.
Накрыли стол скромно… для короля, по моим представлениям. Мне же вообще поставили только чашку с бульоном и блюдечко с чесночными гренками.
— Кобчик, поверьте моему опыту, — участливо произнес королевский адъютант, — но после двухнедельной голодовки не стоит набрасываться на еду. Можно даже умереть от невоздержанности. Так что пока это весь ваш завтрак… Ну и чай еще будет сладкий. Потом врачи приведут вас в порядок специальной диетой. На этот раз в самом настоящем санатории — в королевском «Оленьем парке».
Поели молча.
Когда допили чай, я спросил:
— Осмелюсь поинтересоваться, ваше величество, этот завтрак символизирует то, что я думаю? Знак королевского правосудия?
— И королевской милости, — дополнил монарх, вытирая губы салфеткой.
— Могу я узнать ваш вердикт в отношении фигурантов этого дела?
— Конечно. Это твое право. Ты его, можно сказать, выстрадал.
Король вынул золотой портсигар, достал из него бежевую пахитоску, а адъютант мгновенно поднес сюзерену горящую спичку. Когда только успел?
Я возражать, естественно, не стал. Что-то мне подсказывало, что в этой камере мне больше не жить.
— Итак… — продолжил король, выдохнув сладковатый вкусный дым первой затяжки. — Семейство Пшеков повешено в полном составе сегодня утром во дворе тюрьмы. За разбой и оговор офицера — им бургграф пообещал каторгу вместо виселицы, если они дадут на тебя ложные показания. Но королю своему они врать не посмели. Сам бургграф Леппе-Тортфорт разжалован в рядовые и отправлен на передовую. В окопы укрепрайона. Следовало бы его, конечно, расстрелять за то, что он совершил, но император его помиловал. Все же Тортфорты влиятельный клан, а соображения лейтенанта лежали исключительно в карьерной плоскости. Ротмистр отправлен на Западный фронт — командовать эскадроном, как не справившийся с порученной ему ответственной службой. Старший фельдфебель артиллерии Савва Кобчик очищен от подозрений. Все.