ПОКАЗАТЬСЯ ВРАЧУ! Я ехал в трамвае, стучали колеса - показаться врачу! Я сидел за ужином, а кипящий чайник свистел - показаться врачу! Ложился спать, жена вместо "спокойной ночи" говорила - показаться врачу! С этими словами я засыпал и во сне гладил чью-то большую, невидимую голову. Постепенно она становилась различимой. Я гладил большую ослиную голову! На меня уставились маленькие глазки, и голова сказала: "Если человека сто раз назвать ослом, он закричит по-ослиному". Голова говорила, а слезы струились из ее маленьких глаз. "И-и-а! Я ведь тоже когда-то была человеком!" В ужасе проснулся, и опять в ушах зазвенело - ПОКАЗАТЬСЯ ВРАЧУ!
В то утро я нарочно пришел пораньше, чтобы не встретиться ни с кем в вестибюле и обойтись без этих ПОКАЗАТЬСЯ ВРАЧУ.
Приготовил чертежи. В тот день я должен был представить проект главному архитектору. Тишина и покой кабинета на меня действовали благотворно. Я чувствовал, как моя нервозность тает вместе с дымом первой утренней сигареты. Давно не курил с таким удовольствием и только теперь сообразил, что для этого нужно быть просто спокойным.
Вошел Гольдштейн.
- Тебе надо... - раскрыл он было рот, но я перебил:
- Главный пришел?
- Главный только что прошел к себе.
Я взял рулоны и отправился к главному архитектору. Он сидел за желтым столом в дальнем углу кабинета. Чем ближе подходил я к его столу, тем спокойнее себя чувствовал. Казалось бы, с каждым шагом я уходил все дальше в другой мир, где не могло быть речи о каких-то нервах, где все было построено на разуме, покое и гармонии. Я положил чертежи на стол. Главный внимательно посмотрел на меня. Я улыбался. Я был совершенно здоров.
Главный архитектор тоже улыбнулся и сказал:
- Вам надо показаться врачу!
В его голосе я уловил озабоченность и глубокое сострадание. Все пуговицы его безупречного костюма излучали озабоченность и сострадание.
Не помню, что он еще говорил, наверное, что "с нервами шутки плохи" или "ваши коллеги меня попросили" - ничего не помню. Но помню, я хватал рулоны, вытаскивал из них чертежи, расчеты и один за другим швырял ему в лицо. Я знал, он отличный руководитель, хороший товарищ, примерный семьянин, но я ничего не мог с собой поделать, я должен был швырнуть ему эти бумаги в лицо. "Ну, конечно, - казалось бы, говорил его взгляд, - я так и знал, это очень печально!" И тогда я стал хватать со стола, что попадалось под руку, и все это кидал до тех пор, пока главный архитектор не попятился к стене, а глаза его не округлились от ужаса.