Бесполезно было объяснять, что я сняла пиджак в душном автобусе и нисколько не замерзла и не больна. Она всегда находила об чем поворчать.
На мой взгляд, она была похожа на великую французскую певицу Эдит Пиаф – переводится как «воробушек». Бабуля, от когда себя помню, красила свои коротко стриженые волосы в черный, как душа Сталина, цвет. Шестьдесят три года она по выходным пляжилась на Ланжероне, и ее кожа потемнела и загрубела. Но при всех ее годах в ней было больше энергии, чем в ином подростке. Бабуля носила халат и кухонное полотенце через плечо, готовая в любой момент вытереть стол или еще чего-нибудь, а шею ее украшала цепочка с образком.
– Ох, ба, день у меня сегодня приключился, ну хуже некуда. – Я едва сдерживала слезы. Хотелось с ней поделиться, хотелось все-все рассказать, но не хотелось ее расстраивать. Она и так вынесла тяжкое бремя: не только воспитала меня, но еще и в одиночку подняла свою дочь (мою маму) и до самой ее смерти заботилась о ней.
– Ладно, не смуряйся, перемелется, мука будет. – Бабуля погладила меня по голове. – Сейчас принесу тебе свитер. Согреешься, и все наладится. Я как раз сготовила шоколадный торт.
Я помыла руки в раковине и послушно надела тот свитер, хотя и не замерзла. Бабуля довольно улыбнулась – украинцам нравится видеть укутанных людей – и вручила мне полотенце, свисавшее с ее плеча.
– А теперь, Дашунька, давай рассказывай, что там у тебя приключилось. – Она ласково нзвала меня уменьшительным именем.
У нас в Одессе почитай у каждого есть мир внешний и мир внутренний, и в обоих свое обращение: формальное и неформальное. Формальное, как ставни на окнах, вроде щита, чтобы держать дистанцию и обороняться. Неформальное, уменьшительно-ласкательное – для друзей и родственников, как знак любви и дружбы. Я радовалась, что после столь поганого дня наконец-то сижу с бабулей дома. Ах, если бы она могла и сегодня защитить меня от внешнего мира, как когда-то в детстве!
Мы устроились за пластмассовым кухонным столом. Бабуля накрыла мою ладонь своею. Я посмотрела в ее внимательные глаза и сказала только, что ужасно устала на работе. Она похлопала меня по руке и начала:
– Помню, был у меня начальник на канатной фабрике, Анатолий Павлович. Так он постоянно к чему-нибудь придирался и имел манеру пуговицы крутить…
Я впитывала ее убаюкивающий голос, не вникая в слова.
Поздним вечером пришла Оля с маленьким Ванюшкой. Мы сели на кухне. Я достала ей из сумки плитку немецкого шоколада, а Оля передала мне малыша. Я прижала его к себе и стала нашептывать прибаутки, которые когда-то слышала от бабули. Он открыл глаза, поморгал и снова закрыл. Согреваясь теплом маленького тела, я почувствовала, как напряжение дрянного дня отступает. Сердце больше не колотилось тревожно, пульс успокоился, дыхание выровнялось. Да, дети – это чудо.