Родин думал только о том, насколько одухотворенным выглядел старик. Будто светящиеся бледно-голубые глаза, плавные движения, блаженная улыбка были такими трогательными, что хотелось его защитить от холодного мира, в котором он был явно лишним. Ему тут же вспомнился один священник, которого он повстречал на Русско-турецкой войне… Впрочем, нельзя отвлекаться.
– А еще мне доктор рассказывал, что у вас какие-то бунты здесь были.
– Конечно, были, чай, не в столице! Сброду-то у нас отменного понабралось, – отчего-то не без гордости заявила Марфа, а Родин только головой покачал. Вот оно невежество в действии! И ведь не оттого, что человек плохой, просто дремучий!
– Доктор ваш про какие-то холерные бунты говорил…
– А, так это как раз из-за старика Казанцева! Это он на базар пришел и давай вопить, что доктора холеру выдумали, чтобы людей илом присыпать. То есть хоронить заживо! А у нас местные горемыки и так мрут как мухи, такого предательства от лекарей не снесли и пошли с камнями дохтуров бить. Говорят, даже зашибли кого-то… Сама-то я не видала.
– Марфа, – перебил ее Родин, – ты сама-то веришь, что врачи могли холеру придумать?!
– Вы, люди ученые, все какие-то непонятные. Не разумею я, что там у вас в мыслях. Да я и не лезу не в свои дела.
С этими словами Марфа встала и начала торопливо одеваться сноровистыми движениями. Видимо, уходить впопыхах ей было не впервой.
«Надо мне переговорить с этим Казанцевым. Какая-то незаурядная личность, этот предводитель народных масс», – пронеслось в голове у Родина, прежде чем сон наконец-то одолел его.
Проснулся доктор от странного крика неизвестной ему птицы за окном. Крик был похож на вопль ребенка, который заблудился в лесу и отчаялся найти дорогу домой. Внезапно перед еще сонными глазами встало лицо этого воображаемого ребенка. У него были испуганные раскосые глаза. Родин фыркнул: «Привидится же такое!» – потянулся и глубоко вдохнул. Его постель еще хранила запах вчерашних утех с Марфой.
Лицо доктора расплылось в широкой довольной улыбке. И тут ему стало до боли стыдно. Ирина, хоть и находилась за тысячи километров, казалось, ожила у него в голове и принялась задавать один и тот же вопрос: «Как же ты мог?» Родин мысленно стал оправдываться, что это небольшая награда за тяготы суровой сахалинской жизни, что не хотелось обижать молодую гостеприимную хозяйку… Но от этого становилось еще хуже, и он решил, что лучшее лекарство в данном случае – заняться делом. А Ирине и знать ничего не нужно. Не будет же он ей рассказывать, например, чем каждый день обедал и прочие детали островного быта. Значит, и про Марфу его невесте необязательно быть в курсе. Тем более что операция, на которую его сюда послали, крайне секретная.