– А все ж бабы куда страшнее мужиков, будь он какой ни есть злодей. Такое его мужицкое устройство, что все ждешь от него какой пакости.
«Марфа, ну конечно! Как же я забыл-то, что домашняя прислуга всегда все видит, все слышит и все знает! А в особенности то, что ее совершенно не касается», – Георгий улыбнулся про себя, принял из рук Марфы стакан чая и спросил:
– Ну, что еще придумала, Марфуша, какие пакости-злодейства?
– Так ведь батюшка Георгий Иваныч, я и говорю, что от бабы ничего очень дурного не ждешь вовсе, ну там сопрет что или насплетничает, а то сковородой отходит, так это ж не злодейство, а жизнь! А они вона какие страшны дела вытворяют! Слыхали про швею местную?
– Опять «ужасти» твои?
– Зря смеетесь, батюшка, послушайте-ка лучше. Ох, убивица страшная! – заголосила Марфа. – Благородная, ученая, а мужа богатого в одночасье ножом порешила, сынка малого одного осиротила, да в бессрочную каторгу сюда и загремела. В сожительницы никто не берет, мужики ее боятся!
– Да по́лно выдумывать, голубушка! На Сахалине такого быть не может! Сама говоришь, тут бабы на вес золота, хоть косые, хоть рябые.
– Вот тож и я говорю! Однако осталась она в тюрьме, шьет одежу арестантскую с тремя старухами, платье на заказ тоже может. Вроде и боятся ее, не ровен час иголкой ткнет, а никто лучше и не сделал пока. Говорят, даже батюшка наш своим ребятам ее приводит по-хранцусски учить. Ничего божий человек не страшится! – Марфа перевела дух и застрекотала с новой силой: – А бывает, с ребятами малыми тетешкается, то куколку им смотает, то картошину припасет. Видать, сильно горюет по сиротинке своему. Но уж матеря смотрят в оба, стерегутся убивицы ужасной! И нонче гляжу, сидит у своей избушки-развалюшки, где они шитье работают, с мальцом каким-то черненьким нянчится! Да тоже недолго веселилась: мужики подбежали, мальца на руки и айда в лес!
«Ох ты ж, да что ж я сижу, спешить же надо!» Путаясь в рукавах Георгий выбежал на вечернюю улицу. Неподалеку от тюрьмы в худом домишке под присмотром дюжего унтера трудились над шитьем несколько каторжанок. В зыбком свете тусклой лампы было трудно разглядеть их лица, вроде одна без платка на голове и в чуть другой одежде. С виду обычная измотанная тяжким трудом, замученная жалким бытом женщина.
Родин подал унтеру знак подозвать ее.
– Иди, Аська, доктор до тебя пришел. Или опять кобениться будешь?! Так мигом в Корсаков отъедешь, там вашей сестры-то совсем мало, чай, сладят с тобой, не испужаются!
Подошла высокая женщина с умными, странно насмешливыми глазами.