Мальчик недоуменно смотрел на меня, не понимая ничего из моих слов. Потом выдавил из себя обиженно:
— Мой брат погиб на войне.
— За подвиг брата ты получишь «Бадонскую стипендию» на образование, — обнадежил я его. — Но когда защитишь диплом, то вернешься обратно домой изучать наши горы. А пока собирайся. Через неделю я уезжаю во Втуц. Если не хочешь идти до города пешком, не опаздывай. До весны ты должен выучить еще и огемский язык.
— Мы вместе выпьем за наших героев… Выпьем и снова нальем. Мы вместе выпьем за наших героев… И каждого назовем, — надрывалась озаряемая четырьмя большими кострами толпа под вполне приличный деревенский оркестр. — Пока есть кому выпить за душу героя — горец живее живых.
Все радуются. Музыка разухабистая. Песни юморные на грани приличия. Воистину веселая тризна. Немного ослабить рамки полового поведения — и полный Вудсток.
А ведь это действительно настоящие поминки, на которых, торжественно сменяя друг друга, старцы с седыми бородами зачитывали длинный свиток погибших на войнах из господской усадьбы и трех подчиненных ей деревень.
Поименно.
За почти три сотни лет.
Первым назвали молодого графа — все же это по нему тризна, последним — Йёссена.
Хорошо меня вовремя предупредили, что полную кружку за каждого помянутого пить не следует, достаточно каплю, чтоб его душа не затерялась в безвестности. Иначе до конца списка можно самому не дожить. Но хоть по капле за каждого героя, но убывает в кружке. А кружка всегда должна быть полной, и за этим особо следили молоденькие девочки с кувшинами в руках, которым самим пить вино еще не по возрасту.
К открытой бочке самостоятельно никто не лез. И это меня проняло до печенок. Дисциплинированный народ.
В конце панихиды все выпили по две кружки. И снова спели «Выпьем и снова нальем».
— У человека может не быть могилы, он может пропасть без вести. Но пока его дома поминают, душа его жива, — пояснила мне Альта, весь этот вечер на поминальном поле не отходящая от меня ни на шаг. — Когда тризна печальная, наши герои горюют вместе с нами, когда веселая, то вместе с нами радуются и они.
И я, кажется, понял истоки безбашенной храбрости рецких стрелков на войне. Они не боялись умереть. Они твердо знали, что будут жить вечно: пока за них дома хоть кто-то выпьет каплю вина и произнесет его имя — он жив. Труса же никто поминать не будет.
И в этот список никогда не попасть патриарху, умершему в своем доме на супружеском ложе в окружении многочисленных потомков. В древности такие дедки сами уходили на войну, пока еще оставались силы. И добровольно бросались на вражеские пики, оттягивая их в своем теле до земли, чтобы дать своим товарищам через такую брешь прорвать строй и разбить вражескую баталию.