хуже всего, что я испытывала ранее. Это чувство не было похоже, на чувство подавляемого
одиночества или чувство безнадежности. Нет, это было гораздо хуже.
Теплый летний ветерок ласкал мою кожу и играл с моими длинными волосами, которые уже почти
высохли.
Поравнявшись с Нильсом, обхватила себя руками.
Нильс как раз зашнуровывал свой второй ботинок, и, казалось, ему для этого требовалось полное
сосредоточение. Я видела, как он нахмурил лоб. Потом он поднялся, однако так и не посмотрел на
меня. Вместо этого он рассматривал тропинку под моими ногами и указал рукой в сторону дома.
– Пойдем?
Его голос дрожал.
Я только молча кивнула, когда он бросил на меня быстрый взгляд.
Он снова шел впереди, но на этот раз он не взял меня за руку, потому что был занят тем, чтобы
удерживать ветки так, чтобы мы могли пройти.
Я опустила глаза, и смотрела только на лесную почву под ногами.
Когда мы вошли в тень леса, я сразу почувствовала холод, и моя кожа покрылась мурашками.
Запах смолы пробрался в нос, птицы громко щебетали.
– Вы потребовали выкуп?
Мой голос прорвался через стену молчания между нами. Нильс удивленно посмотрел на меня через
плечо, но не остановился.
– Да.
– Сколько?
– Три миллиона евро.
– У моего отца нет таких денег.
– У твоего отца может и нет, однако эти деньги есть у города.
Мы снова замолчали, и стали слышны лишь наши шаги. Под нашими ногами ломались маленькие
веточки, а я смотрела на гнезда птиц, где сидели маленькие птенчики и громко пищали. Тучи
частично ушли, поэтому редкие солнечные лучи светили сквозь листья деревьев и достигали моего
лица. Я заметила белку, глядящую на меня с любопытством.
– Когда случится обмен? – осторожно спросила я.
– Через три дня.
Хотя я ожидала, что мне придется вернуться, этот ответ был как удар ножа в сердце.
Три дня пройдут быстро.
Три дня – это семьдесят два часа.
Семьдесят два часа – это четыре тысячи триста двадцать минут.
Четыре тысячи триста двадцать минут – это двести сорок девять тысяч двести секунд.
Это было все время, что у меня оставалось в этом раю.
И тогда все будет, как раньше. Я почувствовала, как внутри меня все похолодело при мысли о
возвращении, и сильнее обхватила себя руками.
– Тебе холодно?
Я вскинула голову, и посмотрела в карие глаза Нильса.
– Немного.
Он снял рубашку и шагнул ближе ко мне. Как малышу он натянул мне рубашку через голову и
посмотрел на меня. Я не могла смотреть в эти глаза, когда знала, что через несколько дней больше
никогда их не увижу. Они не должны были стать слишком важными для меня. Не должны были
стать моей спасательной шлюпкой, что впоследствии исчезнет. Мой взгляд скользнул на землю, и я