– Очень хорошо, сэр, – ответила я, – но вы, надеюсь, учтете, что миссис Хитклиф привыкла к тому, чтобы ей прислуживали и чтобы за ней ухаживали. Она – единственная дочь в благородной семье, всякие желания которой исполнялись. Вы должны нанять для нее служанку, которая и ей прислуживала бы, и по дому хлопотала бы, а еще вы должны обращаться с нашей юной леди хорошо. Как бы вы ни относились к мистеру Эдгару, вы должны понимать, что его сестра способна на самую крепкую привязанность, иначе бы она не бросила уют и устроенность своего прежнего дома, своих друзей и слуг и не связала бы свою судьбу с вами, поселившись в этом диком месте.
– Она бросила свою прежнюю жизнь, потому что оказалась во власти иллюзии, – заявил он. – Она вообразила меня романтическим героем, готовым на любые проявления бесконечной рыцарской преданности. В безумии своем, – а по-другому назвать это увлечение вымышленным героем я не могу, – она составила совершенно ложное представление о моей особе и поступала соответствующим образом. Но сейчас она, кажется, начала прозревать. Наконец-то! По крайней мере, я не вижу больше тех глупых улыбочек и ужимок, которые меня так раздражали вначале. И еще пропало тупое нежелание понять, что я всегда честно высказывал ей свое мнение как о ее увлечении, так и о его предмете. Каких же трудов стоило ей понимание простой истины – я ее не люблю. Одно время мне казалось, что она в это так никогда и не поверит! Не далее как сегодня утром она объявила, что мне удалось заставить ее возненавидеть меня – вот уж не иначе, как подвиг Геракла![22] Если мне это и вправду удалось, остается только порадоваться! Могу я верить вашим словам, Изабелла? Вы действительно ненавидите меня? Если я оставлю вас одну на полдня, не встретите ли вы меня обратно с распростертыми объятиями, вздохами и угодничеством? Конечно, ей хочется, чтобы я перед тобой изобразил наши отношения исполненными теплой привязанности: ее тщеславие ранит неприкрытая правда. Но меня не волнует, если весь свет узнает, что страсть была в наших отношениях только с одной стороны, и не с моей. Я никогда не лгал Изабелле о своих чувствах. Она не может обвинить меня в притворной нежности. Первое, что я сделал, когда мы покинули усадьбу «Скворцы», – удавил ее собачку, а когда она умоляла меня пощадить ее любимицу, первые мои слова были о том, что я с удовольствием удавил бы любое существо из тех, что ее окружают, за исключением одного – наверное, она приняла это исключение на свой счет. Но моя жестокость ее не отпугнула: мне даже показалось, что в глубине души она ею восхищается, если только мои зверства не приносят вреда ее драгоценной особе. Подумать только, разве мечты этой лебезящей передо мной подлой суки о том, что я могу ее полюбить, не полная нелепость и первостатейная глупость? Скажи своему хозяину, Нелли, что я никогда в жизни не встречал более презренного существа, чем его сестра! Она позорит даже такое имя, как Линтон, к которому я не питаю уважения. Как я ни изощрялся в попытках проверить, какое еще унижение она сможет вынести, она всякий раз приползала ко мне, словно бы виляя хвостом! Иногда я даже прекращал эти опыты, потому что у меня просто-напросто не хватало фантазии. Но тут скажи ему, что его сердце брата и мирового судьи может быть спокойно: я держусь исключительно в рамках закона. До сего дня я не давал никаких оснований для того, чтобы она могла требовать раздельного проживания. Более того, ей никого не придется благодарить за него. Она вольна уйти в любой момент: ее пребывание здесь мне в тягость и перевешивает то удовольствие, которое я получал, мучая ее!