Признаюсь, что удар был для меня тяжелее того, который я испытала в день смерти миссис Линтон. Воспоминания прежних дней нахлынули как река и переполнили мое сердце. Я опустилась на крыльцо, закрыла лицо руками и зарыдала так, как не плачут по самым близким. Я даже позвала другую служанку, чтобы она доложила хозяину о приходе доктора Кеннета. Я не могла не спрашивать себя: «А не умер ли Хиндли Эрншо насильственной смертью?» Этот вопрос не давал мне покоя, что бы я ни делала и чем бы ни занималась, до такой степени, что я решила отпроситься из усадьбы, дабы пойти на Грозовой Перевал и отдать последние почести покойному. Мистер Линтон ни за что не хотел меня отпускать, но я красноречиво описала ему, как Эрншо лежит на ложе смерти, а рядом с ним нет ни одного друга, и добавила, что мой прежний хозяин и молочный брат имеет такие же права на мою службу, как и новый господин. Кроме того, я напомнила ему, что юный Гэртон – племянник его жены и в отсутствии других близких родственников он должен стать ему опекуном. Также прямым долгом и обязанностью моего хозяина является наведение справок о том, кому завещано имение и какие последние распоряжения сделал его шурин относительно своего имущества. Мистер Линтон был не в состоянии тогда заниматься этими делами, однако разрешил мне поговорить со своим поверенным и наконец позволил мне сходить на Грозовой Перевал. Его поверенный также был поверенным Эрншо, я нашла его в деревне и попросила пойти со мной. Законник отказался и посоветовал не связываться с Хитклифом. По его словам, Гэртон, если я уж так хочу знать правду, почти что нищий.
– Отец его оставил после себя одни долги, – сказал он. – Все имение заложено, и единственная возможность для наследника получить хоть что-то – это исторгнуть каплю жалости и снисхождения из сердца кредитора.
Когда я пришла на Перевал, то сразу объяснила, что моя задача – проследить, чтобы все прошло с соблюдением приличий, и Джозеф, который казался глубоко несчастным, заметно приободрился и обрадовался моему присутствию. Мистер Хитклиф заявил, что не видит нужды в моей помощи, однако я могу остаться и заняться устройством похорон, если мне будет угодно.
– По всем правилам, – заметил он, – тело этого болвана стоило бы зарыть на перекрестке дорог без всяких последних почестей. Я оставил его вчера вечером всего на десять минут, и за это время он умудрился запереть обе двери дома от меня и нарочно за ночь упиться до смерти! Мы утром взломали двери, когда услышали, что он хрипит, как лошадь, и нашли его на скамье, лежащим недвижно, как колода. С него можно было сдирать живьем кожу или скальп снимать – он бы не почувствовал. Я послал за Кеннетом, и тот пришел, но уже после того, как этот дурак околел. Он к этому времени был уже холодный и окоченелый, и, как сама понимаешь, хлопотать над ним было уже без надобности!