Его не было три недели. Первые день-два моя подопечная просидела в углу библиотеки, слишком расстроенная, чтобы читать или играть, и вела себя так тихо, что вовсе не доставляла мне хлопот. Однако на смену этому настроению пришли приступы раздражения и скуки, сопровождаемые капризами и причудами. Я была уже не в том возрасте, чтобы развлекать Кэти, да и домашней работы было, как всегда, с избытком, посему я придумала отличный, как мне тогда казалось, способ занять пытливого ребенка. Я отправляла ее в путешествия – иногда пешком, а иногда верхом на пони – по землям усадьбы, а когда она возвращалась, терпеливо выслушивала полный отчет обо всех ее действительных и воображаемых приключениях.
Лето было в самом разгаре, и Кэти настолько полюбила эти одинокие прогулки, что взяла за правило отправляться на них сразу после завтрака и не показываться до самого чая, а затем заполнять наши вечера своими фантастическими рассказами. Я не боялась, что она окажется за оградой парка, потому что ворота почти всегда была на запоре, и, как мне думалось, она не отважится выйти за них одна, даже если они будут открыты. К моему величайшему сожалению, я обманывалась на ее счет. Однажды Кэтрин пришла ко мне уже в восемь утра и заявила, что сегодня она – арабский купец, пересекающий пустыню со своим караваном, поэтому я должна снабдить провизией ее саму и ее животных: коня и трех верблюдов, в роли которых выступали крупный старый гончак и два пойнтера. Я собрала изрядно яств и загрузила ими корзину, которую приторочила к седлу, а Кэтрин, казавшаяся лесной феей в широкополой шляпе с густой вуалью, защищавшей ее от июльского солнца, вскочила на свою лошадку и пустила ее в путь легкой рысцой. На мои увещевания не давать пони переходить в галоп и вернуться домой пораньше она отвечала беспечным смехом. К чаю непослушная девочка не объявилась. Один из путешественников – старый гончий пес, предпочитавший покой и отдых, – возвратился, но ни Кэти, ни ее пони, ни двух пойнтеров нигде не было видно. Я разослала слуг на поиски по всем тропам и дорожкам и, наконец, сама отправилась ее искать. Работник, чинивший изгородь вокруг молодых посадок у самой границы владений, на мой вопрос ответил:
– Видел я ее поутру. Она попросила меня срезать ей ореховый хлыстик, а потом перепрыгнула на своей лошадке через изгородь вон там, где она ниже всего, и ускакала прочь.
Можете себе представить, что я почувствовала, услышав рассказ работника. Я тут же решила, что Кэтрин отправилась прямиком к Пеннистонским утесам. «Что с ней могло случиться?» – воскликнула я и через брешь в изгороди, над которой еще трудился работник, выбежала прямо на большую дорогу. Я бежала так, точно за мной кто гнался, милю за милей, пока передо мной не показался дом и другие постройки Грозового Перевала, но ни вблизи, ни вдали ни следа Кэтрин. Пеннистонские утесы стоят в полутора милях от Перевала, а сам Перевал находится в четырех милях от усадьбы «Скворцы», поэтому я начала опасаться, что не успею добраться до скал до темноты. «А что, если она поскользнулась, взбираясь на них? Что, если она сорвалась, разбилась насмерть или переломала руки и ноги?» – думала я. Неизвестность была для меня уже нестерпимой, когда я приблизилась к моему бывшему дому. Но тут со вздохом облегчения я увидела Чарли – самого драчливого из пойнтеров – лежащего под окном. Голова его распухла, а одно ухо было разодрано в кровь. Я распахнула калитку, бросилась к двери и принялась барабанить в нее кулаками. Мне открыла женщина – моя знакомая, которая раньше жила в Гиммертоне, а потом нанялась в служанки на Грозовой Перевал после смерти мистера Эрншо.