Я решительно загасила свечку, получив от Кэтрин ощутимый шлепок по руке и прозвище «гадкой надсмотрщицы», после чего вновь оставила норовистую девочку в одиночестве. В спину мне раздался щелчок дверной щеколды, закрываемой изнутри. Как я узнала впоследствии, письмо все же было написано и доставлено по назначению мальчишкой, разносившим молоко, который приходил к нам в усадьбу из деревни. С той ночи недели проходили одна за другой, и Кэти, казалось, вновь стала сама собой, приобретя, однако, странную привычку таиться по углам и стараться как можно меньше показываться мне на глаза. Если я неожиданно приближалась к ней, когда она читала, она склонялась над книжкой, явно пытаясь спрятать ее, а я примечала края заложенных между страницами листочков.
Она также полюбила спускаться вниз рано поутру и слоняться по кухне, как будто поджидала кого-то. В библиотеке она завела себе отдельный ящичек секретера, в котором могла копаться часами, а когда уходила, всегда предусмотрительно запирала его на ключ, непременно уносимый ею с собой.
Однажды, когда она по обыкновению склонилась над этим ящичком, я заметила, что вместо игрушек и безделушек, которые раньше составляли основное его содержимое, он теперь полон каких-то сложенных бумажек. Мое любопытство и подозрения были разбужены без меры, и я решила во что бы то ни стало посмотреть, что же собой представляют эти тайные сокровища. Этим же вечером, как только юная леди и ее отец разошлись на ночь по своим комнатам, я подобрала среди всех ключей в доме, находившихся в моем распоряжении, тот, который подошел к замку. Открыв ящик, я вывалила все, что в нем находилось, в свой передник и унесла добычу к себе в комнату, чтобы изучить ее на досуге. Приступив к этому делу, я была поражена, хоть и ожидала чего-то подобного, – передо мной высилась целая стопка писем от Линтона Хитклифа, которые он писал чуть ли не ежедневно в ответ на те, что приносили от Кэти. Сперва это были краткие записки застенчивого юноши, на смену которым пришли многословные амурные послания. В них нелепости, соответствующие возрасту их автора, странным образом сочетались с проскальзывавшими здесь и там оборотами и образами, явно почерпнутыми из источников любовного опыта. Некоторые из этих писем поразили меня сплавом искреннего пыла и избитых банальностей, когда за выражениями живого чувства следовали напыщенные изъявления, с которыми школьник мог бы обращаться к бесплотной воображаемой возлюбленной. Нравились ли они Кэти, я сказать не могу, но мне они показались никчемными писульками. Прочитав столько писем, сколько смогла, я завязала их все в носовой платок и спрятала у себя, а пустой ящик заперла.