В тот вечер луна светила очень ярко, снег сверкающим ковром покрывал землю, и я решила, что Кэтрин могла выйти на прогулку в сад, чтобы подышать свежим воздухом. Я и вправду разглядела чью-то фигуру, пробирающуюся вдоль ограды парка, но это была не мисс Кэти. Когда человек оказался на свету, я узнала одного из наших конюхов. Он довольно долго стоял, глядя на подъездную дорогу к усадьбе, а затем встрепенулся, как будто заслышав что-то, и быстро пошел в ту сторону. Очень скоро он появился вновь, ведя в поводу пони нашей юной леди. Скоро я увидела и ее саму. Она спешилась и шла рядом. Конюх крадучись повел лошадь через сад на конюшню. Кэти прошла через застекленную дверь в гостиную и бесшумно проскользнула наверх, где я ее уже поджидала. Она осторожно притворила за собой дверь, сняла башмаки, сплошь облепленные снегом, развязала ленты шляпы и уже собиралась, не ведая о том, что я за ней наблюдаю, снять накидку, когда я вдруг встала, раскрыв свое присутствие. От изумления она буквально окаменела, потом пробормотала нечто нечленораздельное и застыла.
– Моя дорогая мисс Кэтрин, – начала я, слишком хорошо помня ее доброту ко мне во время моей болезни, чтобы сразу наброситься на нее с упреками, – куда это вы ездили в столь поздний час? И почему пытались обмануть меня, выдумывая всякие небылицы? Где вы были? Отвечайте!
– Я ездила по парку и спустилась к самой дороге, – запинаясь, пробормотала она. – Я правду говорю.
– И больше вы нигде не были? – спросила я.
– Нигде, – последовал неуверенный ответ.
– Ах, Кэтрин, – воскликнула я с сожалением, – вы сами знаете, что поступаете дурно, иначе не стали бы городить одну ложь на другую. Очень меня огорчает такое поведение! Лучше уж мне проболеть три месяца подряд, чем слушать от вас такие нелепицы.
Кэтрин бросилась ко мне и, разразившись слезами, повисла у меня на шее.
– Ах, Эллен, я так боялась, что ты рассердишься, – пылко заговорила она. – Обещай не сердиться, и я расскажу тебе всю правду без утайки: мне и самой претит скрывать ее.
Мы уселись на диван у окна. Я уверила Кэтрин, что не стану ругать ее, какова бы ни была ее тайна, о которой я, конечно, уже и сама догадалась. Вот как звучало ее признание:
«Я была на Грозовом Перевале, Эллен. Я туда ездила каждый день с тех пор, как ты заболела, пропустив только три дня в самом начале и два дня после твоего выздоровления, когда ты стала выходить из своей комнаты. Конюху Майклу я давала книжки и картинки, а за это он седлал мне Минни каждый вечер и потом отводил ее на конюшню, так что ты его не брани, это я виновата. Я приезжала на Перевал в половине седьмого и обычно оставалась там до половины девятого, а затем во весь опор неслась домой. Я туда ездила вовсе не ради удовольствия или развлечения. Часто мне там за целый вечер не доводилось ни улыбнуться, ни порадоваться. Но иногда, может быть раз в неделю, я чувствовала себя по-настоящему счастливой, оставаясь с Линтоном.