Артуру надоело мясо, и он ел только вареные овощи, фрукты и фруктовые пюре, он питал слабость ко всему, что поносил Лапочка: к артишокам, сладкому корню, мангольду, шпинату, свекле, тогда как Лапочка с жадностью заказывал мозги и почки. Они вместе принялись сооружать люльку, которую хотели сделать огромной, роскошной, легкой как ялик и защищенной как клеть. Деревенская ясновидица сказала, что у ребенка Лапочки будет орлиная голова. Лапочка выблевал всю еду, что доставляла ему такое удовольствие. Они рассматривали морские карты, чтобы решить, к каким холодным или теплым водам направят парусник. Артур, больше не евший мяса, исхудал. Настал канун карнавала, он до сих пор не придумал себе костюма, не дал Лапочке приехать туда в телеге наряженным лебедем, так как боялся резких толчков: ему часто снилось, что они теряют ребенка. Утром в день праздника барабанщик, узнав о том от синоптика, горланил по улицам, что праздник отменен из-за плохой погоды.
Лапочка был сиротой, но у него имелся крестный, к которому он ходил, чтобы забрать новогодний подарок. Это происходило в декабре незадолго до Рождества или, если он забывал, позже, в феврале. У крестного отца Лапочки была жена и двое детей. Когда Лапочка звонил в дверь, около девяти или десяти часов вечера, все уже лежали в постелях. Отец надевал домашний халат и, просовывая ноги в шлепанцы, шел запереть сторожевую собаку, за ним шла заспанная жена, и двое детей в свою очередь высовывали головы из дверей и смотрели на посетителя. Лапочка почти всегда оставался за порогом, мой отец открывал дверь, обнимал его и вкладывал ему в руку купюру в пятьдесят франков, которую, поднявшись после звонка, доставал из кармана висевшей в шкафу куртки. Лапочка всегда казался нам бледным и зябким, одетым холодно, и, когда отец касался губами щек Лапочки, мы в тишине говорили себе, что они должны быть очень нежными, но Лапочка уже благодарил отца, закрывавшего дверь, мы возвращались в кровать, фантазируя о том, как он мог бы потратить деньги.
Однажды Лапочка пришел днем, когда отца дома не было; никто не мог отдать ему франки, и Лапочка, прежде со мной не разговаривавший и меня не касавшийся, взял мою руку и увлек под накрытый скатертью стол в столовой. Я никогда не осмеливался устроиться там на корточках, он посмотрел на меня в полутьме и поднял свитер, чтобы дать мне потрогать его белый круглый живот, я провел пальцем по впадинкам его пупка, он опустил свитер и ушел. Я его больше не видел, так как на следующий день он уехал с Артуром на океан.