— Это по-нашенски! — заметил Дрюня и протянул Пипу раскрытую ладонь. — Благословишь?
Тот подумал с мгновенье, показал старшей дочери увесистый кулак и только после этого пожал шуту руку.
— Благословляю! — буркнул он. — Когда свадьба?
— В первую неделю осени сыграем, — подала голос Ванилла, стирая слезы радости, обильно залившие щеки. — Аккурат на Золотые дни!
— Мало тебя супруга-покойница лупила! — проворчал повар.
Персиана — не такая дородная, как сестрица, но по-семейному ехидная, хихикнула и показала старшенькой язык.
— Ну! — огладив огненную бороду, провозгласил Пелеван. — Значит, у нас двойной праздник! А посему предлагаю отдать должное лакомствам, приготовленным умелыми ручками нашей Бруни и ее повара. Скажу по секрету — стряпня ваша достойна кухни самого Редьярда! Ребрышек с можжевеловыми ягодами вкуснее нет нигде в Вишенроге! А потом… — он, загадочно блестя глазами, потянул из-за пазухи свиток, оплетенный сине-золотым шнуром Магического ведомства, — устроим танцы!
Его супруга — Алисия — женщина в годах, сохранившая, несмотря на возраст и троих детей, хрупкую, будто фарфоровая статуэтка, фигуру, захлопала в ладоши и горячо поцеловала мужа.
Матушка наблюдала за ними с удовольствием — ей было приятно видеть, что после стольких лет супружества Пелеваны не утратили интерес друг к другу. Вот бы тоже так…
Порозовевший от комплимента Пиппо потянул ее за рукав, заставляя сесть.
На стол был водружен бочонок добротного вишневого вина, которое зажигало кровь и хмелило голову. Веселье наконец начиналось.
К удивлению Бруни, шут замолчал надолго. Лишь перепробовав все стоявшие на столе блюда, он, тяжело отдуваясь, расстегнул камзол и погрозил Томазо длинным пальцем.
— Хотел я тебя, братец мастер, отругать за пренебрежение к кухне его величества! А теперь вижу — прав ты! Как простые люди есть соль земли, так и еда простая, по народным рецептам приготовленная, — суть вершина поварского искусства.
— Твоя правда, шут! — жахнула по столу кулаком Туча Клози. — Но куру уметь разделать недостаточно! С чуйством надо готовить! С чуйством!
— Сосредоточение тут необходимо! — неожиданно подал голос маленький Висту. Он пил наравне с Клозильдой и оттого с трудом удерживался, чтобы не упасть со стула. — Когда вокруг никого не видишь… ик!.. не слышишь и не чуйствуешь!
Матушка поняла, что словечко Клози привязалось к нему, как и к самой Бруни, надолго.
Соседка пихнула его локтем под бок с такой силой, что Висту упал на колени сидевшему рядом с ним Марху Тумсону — мужу Персианы.
— Чуйство, говорю тебе, главнее! — рыкнула она. — Как бесчуйственный чурбан изобразит шедевру?