— Дело говорит! — серьезно кивнула ее сестра. — Бруни, давай выдадим тебя замуж? С мужиком ты еще больше расцветешь, а когда детишками обзаведешься, и сама Индари порадуется, на тебя глядючи!
Матушка тихонько качнула головой, будто отказывалась.
— Коза упрямая! — рассердилась Ванилька. Схватила ее за руку и подтащила к зеркалу. — Да ты посмотри на себя — и благородному не стыдно такую в дом женой ввести!
— Ждут нас! — буркнула в ответ Бруни и вышла из комнаты, даже не кинув взгляд на отражение.
Однажды она уже видела себя в коварной глубине стекла — рядом с мужчиной в синем мундире… И это причинило боль.
— Невестушка! А? Невестушка!!! — зазвучал с улицы мощный баритон Томазо Пелевана, назначенного, наравне с Мархом и еще двумя родственниками Пипа, шафером. — Выходи уже, жених небось заждался!
Словно подтверждая его слова, завыла волынка и загрохотал барабан. А затем в эти дикарские звуки вплелся тягучий смех невесть откуда взявшейся скрипки.
— Подарки драгоценной Ванилле Селескин от жениха, — объявил хорошо поставленный голос, перекрывший даже звуки музыки, — от Короля Шутов и Повелителя Смеха, от Господина Шуток и Хозяина Толп, от любимого шута его величества короля Редьярда Третьего — благородного Андрония Рю Дюмемнона!
Ванилла, спускавшаяся по лестнице вслед за Бруни, неожиданно пошатнулась и чуть не упала, но была вовремя прихвачена крепкими руками Персианы.
— Ты чего? — испуганно спросила та. — Шнуровку туго затянули? Расслабить?
— Я… я… — выпучив глаза, Ванилла задыхалась и шарила рукой по груди, тревожа кружева. — Я буду Ваниллой Рю Дюмемнон!
Бруни успела сбегать вниз и принести стакан холодной воды. Сунув его в дрожащие руки невесты, поинтересовалась:
— Ты что, не знала, как его зовут?
Ванилла залпом выпила воду и стрясла последние капли в декольте — освежиться.
— Ты думаешь, я помню, как звали сеньора, от которого мы в город подались? — воскликнула она. — Мне тогда лет пять было всего! Ох ты, Пресвятые тапочки, я не вынесу такого счастья! Пап! Па-а-ап! Ты слышал?
Пиппо стоял внизу. Выражение его лица иначе как критическим назвать было невозможно. И не удивительно: платье он видел впервые.
— Слышал, дочь, — мрачно сказал он. — У дурака и имя дурацкое! Рю Дюмемнон! Тьфу! Будто крупы непроваренной в рот набрал!
— Папа! — взвилась невеста.
Входная дверь отворилась, впуская четырех молодых людей в одежде королевских пажей. Один из них нес на алой бархатной подушечке большую шкатулку. Двое других держали шкатулки поменьше, а третий периодически принимался то играть на скрипке, то выкрикивать восхваления жениху.