Такое же ликование наступило и в нашей машине. Зинуля с Пашей взялись за руки, а к ним присоединилась, к моему удивлению, и Варвара, и они стали кружиться в машине, повторяя слова «Мы и гренки один народ! Мы и гренки один народ!» Я сначала смотрел ни них, как на сумасшедших, но почувствовал, что и меня охватило столь же радостное состояние. И, забыв, куда и зачем я еду, я вклинился в их хоровод между Варварой и Пашей, тоже стал кричать: «Мы и гренки один народ!» Вместе с ними я выкатился из машины и оказался в толпе ликующих сограждан, которые представляли собой факельное шествие, или, точнее, шумный карнавал с факелами. Многие тысячи людей, обтекая нашу машину, шли неизвестно куда. Пританцовывая и распевая веселые песни. Над их головами реяли портреты любимого ими Перлигоса и транспаранты с лозунгами «Мы и гренки один народ!». Я тоже шел вместе с ними и радовался, что мы с гренками один народ и с датами один народ, и вдруг меня осенило, что мы, собственно говоря, со всеми народами один народ и что между нами и другими народами, которые не согласны считать себя с нами одним народом, есть один-единственный недостаток — то, что они не говорят по-русски. И в самом деле, у нас с ними и проблем никаких бы не было, если бы они не упирались и просто выучили русский язык, тем более что русский язык гораздо понятнее любого другого. Это доказано хотя бы тем, что вот у нас сто сорок миллионов населения, и почти все, и даже самые тупые из всех, легко его постигают. Эта мысль показалась мне достаточно важной, чтобы ее записать, но меня сильно клонило ко сну, и я опять погрузился в забытье с надеждой не забыть до пробуждения то, что увидел. Но забыть я не мог, потому что и во сне мне снилась Гренландия и ее ликующий, предвкушая высокие российские пенсии, гренландский народ. Во сне я продолжал ликовать вместе с ними, но в то же время меня тревожила мысль, а что же мы будем с этой территорией делать? Приглашать туристов? Бить моржей? Возить с нее снег для лыжных трасс в Сочи? Проснулся опять от резкого торможения. Меня прижало к спинке кресла. А клещ мой, как мне показалось, по инерции продвинулся в меня еще глубже.
— Что? — спросил я. — Что еще стало наше? Новая Зеландия?
— При чем тут Новая Зеландия? — встрепенулась Зинуля.
— Ну если мы взяли Гренландию.
— Мы? Гренландию? Петр Ильич, что это вы говорите?
— А что я такого говорю? Разве мы не взяли Гренландию?
— Да как мы могли взять Гренландию? Вы представляете себе, где Гренландия, а где мы?
Я впал в задумчивое состояние и пребывал в нем минуту-две или даже больше, а потом вытряхнулся из него и спросил: