Утро началось со снегопада, по стенам играли отсветы.
Потом заорал инвалид. Думали, припадок у человека, а он выскочил в коридор в кальсонах, рубаха расстегнута до самого пупа, да и пуговицы не все. В одной руке ножницы, в другой — газета. Заорал: «Ну, все, Аза! Отговорила ты свое! Все теперь впоперек тебе. Жить вековечно в одной своей комнате, хоть еще семерых роди!»
«От тебя, что ли?»
«Захочу, и от меня родишь!»
Похоже, инвалид Пасюк сдернулся с ума.
«Смотрите! — тыкал ножницами в газету. — Страхов! Вот! Товарищ Страхов! Геолог, не просто так. Видите? — Отмахивался от выглянувшей в коридор Француженки: — Написано, что ученый. Он искал руду и нашел. И дали ему за это Сталинскую премию! А вот Ренгартен, откуда знаю, кто он такой, советский, наверно, как наша Фрида. И Чернов, у того про кислотность почв…»
«Ну и что? — не понимала татарка. — С чего мне рожать-то?»
«Да смотрите, смотрите! — не мог остановиться инвалид. — Вот здесь смотрите. — Клацал ножницами. — Вот же портрет! Дроздовский Николай Михайлович. Сталинская премия первой степени, двести тысяч рублей, а? — Голос инвалида сорвался. — За исследования в области…»
«В какой области-то?» — не поняла татарка.
«Да не Кемеровской, конечно! И не в Томской. А там, за Полярным кругом. Ты, Аза, теперь хоть каждый день рожай, не видать тебе комнаты Полярника. Он у нас теперь лауреат!»
«Плохая примета», — покачала головой Француженка.
«Зато Полинка теперь точно родит», — огорченно поддернула военные штаны татарка.
«А ну, заткнитесь», — строго сказал майор, тоже появившийся в коридоре. Он был уже одет, торопился. Топал по коридору, как каменный. Но инвалид никак не мог остановиться. Захлебываясь от счастливых предчувствий, все выкрикивал, выкрикивал счастливо, как Полярник, дружок его, значит, не разлей вода, кореш по жизни, с ним, с инвалидом Пасюком, всегда всякими историями делится. Вот было раз, счастливо выкрикивал инвалид, на Севере наш Полярник, понятно, близкий друг, кореш, все письма мысленно пишет корешу, Дроздовский, понятно, который Николай Михайлович, жил с рабочими в балке целых три месяца. А балок стоял на тракторных санях, ночью подморозило, трактор ревет, а сдернуть сани с места не может. Ну, взрывник говорит Полярнику: «Мы сейчас детонирующим шнуром полозья обвернем, хлопнем — и можно ехать!» Кто спит на верхних нарах, кто кашу ест из кастрюли. Взрывник вернулся, дверь заботливо прикрыл, чтобы холод не нанесло. «Сейчас бахнет». И бахнуло. Так бахнуло, что окна-двери повылетали. «Ну, надо же, — это взрывник-то нашему-то Полярнику, корешу, другу вечному. — Бухту забыл отрезать…»