Где-то за кулисами Иосиф обнаружил кран.
– Смой с себя сажу! – приказал Иосиф.
– Зачем? – спрашивал испуганный Отелло.
Иосиф выстрелил в потолок, давая понять, что он не для шуток взобрался на сцену. Гримерша вазелином счистила с лица актера грим. Иосиф велел ему стать у стены, опустить руки, открыть глаза и смотреть на Лауру.
– Он? – вновь строго спросил Иосиф дочь.
Лаура внимательно разглядывала вазелинового мавра.
– Вроде не он, – сказала она.
– Вроде или он?
– Не он, папа!
– Пошли, – сказал Иосиф.
И без всяких объяснений покинул театр, ведя перед собой дочь и жену.
Я не буду подробно описывать второй и третий набеги Иосифа на городские театры. Все они были шумные, как и первый. В Кутаисском театре дедушку привязали на сцене к артиллерийской пушке, сделанной из гипса, и оставили на ночь привязанным, как восставшего сикха. Ночью дедушка выволок пушку и с ней протащился по улицам ночного Кутаиса до вокзала, где дежурные развязали ремни, веревки и освободили Иосифа.
В черном списке значилось пять фамилий актеров-мужчин. Иосиф со всеми сделал очные ставки. Лаура говорила “нет”. Последним в списке был певец Мурман Иашвили, исполняющий древние песни. Он в том злополучном майском спектакле выступал отдельным номером, поэтому и оказался под подозрением, несмотря на то что тридцать лет как носил длинную черную бороду с проседью а-ля Фидель Кастро, которую Лаура не могла не приметить на лице мифического лунного папы. Певец был схвачен на окраине своей деревни Эркети, где косил траву. Иосиф посадил его в коляску мотоцикла, связал руки, чтобы не буянил, и повез к Лауре в Лио.
– Он? – спросил Иосиф у дочери.
– Нет, папа! Была луна, а почтенного Мурмана я узнала бы в полной темноте!
Иосифу пришлось отвезти певца назад в поле, вернуть ему косу, извиниться и пожелать удачного сенокоса.
С горя милиционер запил с директором клуба Акакием, и тот сознался, что дал список актеров, которые приезжали не в этом году, а в прошлом. Акакий потерял бумаги, касающиеся майского спектакля. Иосиф рассвирепел: “Так я напрасно год за ними гонялся!” – и выстрелил. Акакий побежал, пули свистели у его ушей. Гипсовый Ленин в фойе клуба от прямого попадания потерял полчерепа.
Шел последний месяц моего пребывания в мамином животе. В глазах жителей деревни Лио милиционер видел нескрываемую издевку: “Ребенок рождается без отца”. Иосиф неистовствовал. Мрачно смотрел на живот дочери.
Бедная Лаура потеряла сон. Она вставала ночью с кровати, шла во двор, садилась на велосипед и уезжала в поля, мерцающие фосфорическими огнями. Если бы у светлячков были глаза, то они с удивлением смотрели бы вслед девочке в ночной рубашке, кое-как умещавшей живот на раме велосипеда.