Мальчик, идущий за дикой уткой (Квирикадзе) - страница 6

Кончился сеанс. Нас разбудила хромая армянка Шушаник – билетерша: “Вы тут спите, а там ваших всех убили!” Мы выбежали на ночной проспект Руставели. Была тишина, стояло оцепление из милиционеров. Они молча смотрели, как солдаты заносят в черные “вороны” неживых. Мы не могли понять, что случилось за эти сорок минут… Вот за ноги волокут актера, изображавшего Иосифа Виссарионовича Сталина. Перед тем как скинуть его в черный “ворон”, солдат сорвал со Сталина фальшивые усы.

“Вы тут спите, а там ваших всех убили”. Эта фраза хромой билетерши выплывала из памяти в течение моей жизни не раз, не два, не три…

Я и мои друзья носили тогда прически а-ля Элвис Пресли. СССР вроде и не существовал для нас: мы отдельно, он отдельно. Ночами мы слушали “Голос Америки”, записывали на магнитофон Фрэнка Синатру, Ната Кинга Коула, божественную Эллу Фицджеральд и бога всех богов Элвиса. Рядом со мной стоит Антон Гогелия, одноклассник, собутыльник и т. д. У папы Антона Георгия Шалвовича был подпольный цех по изготовлению лакированных женских туфель. В те годы тбилисские лакировки считались шиком на всей территории СССР.

Когда мы ездили в Москву, Антон брал с собой гору (чемодан) этих пахнущих почему-то печеньем туфелек. Нередко и я на правах друга доставал из его чемодана туфельки, которые приходились по ноге моим московским девушкам. Жизнь была прекрасна! Кафе “Молодежное”, где играл саксофонист Козлов, улица Горького, она же Бродвей, ночные купания на Чистых прудах с девочками из общежития ВГИКа, телефонистка Клара по прозвищу Царь-жопа, разрешавшая нам часами разговаривать с Тбилиси, ресторан “Арагви” с утренним хаши – и вдруг телеграмма: “Папу арестовали”. Папу Антона. Георгия Шалвовича Гогелию. Мы вернулись в Тбилиси.

Начались процессы над подпольными советскими миллионерами. Закрыли цех лакированных туфель, Георгия Шалвовича приговорили к расстрелу. С Урала, где Георгий Шалвович сидел в колонии, пришла весть: нужно дать взятку, чтобы расстрел заменить на другую статью. Семейство Гогелия собрало деньги и снарядило Антона в поход на Урал. По дороге в поезде “Тбилиси – Москва” он влюбился в дочь генерала КГБ. Та обещала помочь ему в деле папы. Две недели в Москве дочь генерала раскручивала Антона. Он не вылезал из ресторанов. А из уральской тюрьмы в Тбилиси пришло тревожное послание: “Где деньги? Все может плохо кончиться”. Сестра Антона Лиза попросила меня поехать с ней в Москву – найти исчезнувшего брата. Мы поехали. Помню ночь, луну в окне, мягкий вагон и жесткий Лизин корсет, который возвышается Пизанской башней на столике. Я не мог спать. Две ночи длилась пытка: желание, недозволенность, совесть и вновь желание захлестывали меня. В двухместном купе было жарко, с Лизы постоянно сползало легкое покрывало, обнажая пышное потное тело сестры моего друга.