— Прежде всего я хотел бы отметить, — начал Маклеод, — что мне довелось служить в одном из бесчисленных управляющих органов зарождающегося государственного капитализма. Это порождение нашего строя представляло собой огромное здание с тысячами работавших в нем людей, сидевшими за тысячами письменных столов. А ведь это был всего лишь региональный филиал куда более обширной и разветвленной структуры.
Маклеод живо описал нам, как функционировали и взаимодействовали отдельные составные части этого гигантского организма. Как работала его кровеносная система — всепроникающая пневматическая почта. Поведал он нам и об иерархии телефонных аппаратов, расписании движения лифтов, о почетном карауле из секретарш у дверей разного ранга начальников и о сотнях и сотнях стенографисток, занимавших в здании несколько этажей. Все это колоссальное хозяйство, единожды запущенное, существовало по своим собственным законам и функционировало благодаря инерции огромной массы даже при возникновении сбоев в отдельных подразделениях. Контакты между внешним миром и внутренней структурой этого чудовищного механизма были строго ограничены. «Разумеется, во всем этом хозяйстве я был не более чем мельчайшей кровяной клеткой, обитающей где-то в закоулках не самого жизненно важного органа этого монстра».
Затем, после долгих лет упорядоченного, почти непрерывного функционирования, система дала сбой. Случилось нечто непредвиденное. «Не могу сказать вам, что с нашей организацией произошло на самом деле. Не могу — потому что не знаю, — заверил слушателей Маклеод. — Судя по обрывкам информации, которая до меня доходила, речь идет о пропаже какой-то небольшой вещицы, какого-то предмета — достаточно важного, несмотря на свои незначительные размеры. В общем, в нашей конторе что-то пропало, и никто, ни я, ни кто-либо другой, не знает, как это случилось».
— Гигантский организм вздрогнул от полученного удара, и его последствия ощутили все, кто имел отношение к этой махине. Тяжесть последствий нельзя оценить, если не представлять себе, как все было до потрясения. Если вы не провели в подобном заведении хотя бы несколько сотен, а то и тысяч дней, не проходили каждое утро мимо охранников, не поднимались на один-единственный этаж, на который у вас был допуск, в одном-единственном, предназначенном для таких как вы лифте, и не сидели день за днем за своим персональным письменным столом, который терпеливо ждал вашего возвращения с вечера до утра. Исчезновение одной маленькой штучки стало катализатором бурного развития событий в нашем управлении. Нарыв прорвался, гной попал в кровь, и она разнесла заразу по всему организму. Эх, видели бы вы, как этот великан содрогнулся. Охрану многократно усилили и поставили надзирателей буквально во всех коридорах. То и дело проводились обыски и иные оперативные мероприятия. Было пересмотрено распределение лифтов, читались все внутренние телеграммы, пересчитывались и частично перлюстрировались отправления по пневматической почте, телефоны либо отключались, либо прослушивались… А уж сколько раз допрашивали ни в чем не повинных и ничего не ведающих стенографисток, я и вспоминать не хочу. — Маклеод всплеснул руками, чтобы продемонстрировать нам масштаб проводившихся в управлении поисковых мероприятий. — Вы должны понимать, — сказал он, — что все это происходило постепенно и достаточно деликатно. Работа нашего учреждения не была парализована этими проверками и обысками. Да что там парализована, она не прерывалась ни на день. Доклады и отчеты по-прежнему отсылались по необходимым адресам, люди сидели за столами, охранники кивали нам на входе по утрам, а стенографистки, ни дать ни взять стая уток, собирались кучками, с тем чтобы ровно в десять — с боем часов, не раньше и не позже — всей толпой отправиться в уборную.