Дача Долгорукова (Повести и рассказы) (Михин) - страница 96

== Ну, чего ты сидишь? Дергайся!

Борис посмотрел на него, спокойно отложил карты в сторону и начал дергаться. Всем телом. Вот и сейчас, он смешил народ.

Вон Витька Шорин танцует с какой-то нездешней и все не может никак обойти пьяного Колю Карандаша.

== Во, пенек! == сердится Витька. А Коля и впрямь похож на пенек: коренастый, кряжистый. А прозвище == Карандаш, что тоже верно. Он наверное поругался со своей супругой Машкой Рыжей. Она приехала с Охты, завлекла Карандаша и женила на себе. А до него была гулящей, даже на учете в милиции стояла. А разве сразу перестроишься? Родила она Кольке девку. Сначала материнское взяло верх. Она нежно баюкала дочку, пеленала, кормила грудью. Бывало, при всех во время кормления наставит грудь на соседок и давай их поливать молоком, как из спринцовки. А сама смеется:

== Ага! А говорили, что Машка и родить не сможет, и молока, мол, у нее не будет... А это что?!.

В полгода отняла дочь от груди и загуляла. А Коля стал выпивать с горя.

Пары кружились в вальсе. А у сцены Колька из "собачника" разговаривал с Борисом Ильичем, вероятно о стихах. Заразил-таки завклубом поэзией Женькиного друга. Последнее время Кольку как подменили: он ходил рассеянным, словно во сне, что-то шептал про себя. Часто бегал к Борису Ильичу. Тот давал ему всякие книжки о стихотворчестве. Женька помнит, как друг выступал на концерте со своим стихотворением о Саперной. Оно начиналось лирически: "Рассвет голубой над Невою встает". Но потом шла сплошная критика сапернского быта: условия работы на заводе, нехватка продуктов в магазине, пьянство рабочих. Ему тогда аплодировали стоя. Борис Ильич цвел: первое Колькино стихотворение было написано с его помощью. Друзья поздравляли Кольку с успехом. Взрослые отнеслись к выступлению по-разному: участковый врач Гельчинский, полковник в отставке, заведующая детским садом Лидия Павловна и ее ухажер бухгалтер Донов, = хвалили Женькина друга. А десятник Андрей Иванович назвал стихи антисоветскими и вредными, а Колькина деда обозвал английским шпионом. Женька хотел ему тогда сказать: "Дурак!", но передумал и почему-то продекламировал: "Грабили нас грамотеи-десятники..." Андрей Иванович обиделся и отошел. Ну и пусть.

Женькино внимание вновь привлекла уже повзрослевшая Нина Кулинич. И судя по тому, что танцевала она с разными кавалерами, ухажеров у нее не было. Женька только отошел от своих любовных приключений в Корчмино. Он пригласил Нину на танец. Потом еще. Потом проводил домой. Так оно начиналось.

В Саперной своими силами (дорожно-строительный район все же) строили кирпичные четырехэтажные дома. Из бараков старожилы перебирались в эти дома, а бараки заселяли вновь прибывшие. Женькина семья одной из первых въехала в новый дом. В гости к ним приехал его дедушка Маркел. Деду квартира понравилась, и вообще поселок понравился. Вот только парикмахерская работала через пень-колоду. На время приезда деда она как раз не работала по "техническим причинам". А дед все рвался подстричься. Женьке необходимо было везти его в Понтонную, вот он и сказал деду, что, мол, Колька подстригает лучше всякого мастера, хотя тот в жизни никого ни разу не подстригал. Но Женька строго предупредил друга, что ломаться не надо, а то дед обидится. Он не поверит, что Колька не умеет стричь. Конечно, не боги горшки обжигают. Колька подстриг деда Маркела. Подстриг, не высказав ни взглядом, ни вздохом, что не умеет. Каких усилий это ему стоило, знает один он. Женька, глядя на него улыбался и сочувствовал ему в душе. Однако, подстриг "мастер" неплохо. И дед позднее с гордостью говорил, что его стриг сам Колька Михин. И слово "сам" он выговаривал, как будто этот "сам" был Маршал Жуков или по меньшей мере начальник ДСР-3 Чекин.