Во время перерыва Джек Стрикленд сказал, что признание Каллена его вовсе не удивило. "Они не раз уже называли этот номер в присутствии присяжных, поэтому вчера ночью мы даже побились об заклад, что он непременно окажется номером домашнего телефона Пэта Бэрлсона. Как видите, мы почти угадали". Теперь, когда Каллен заявил, что его надули, что несколько раз он разговаривал по телефону совсем не с агентом ФБР Акри, а с каким-то самозванцем, пытавшимся сфабриковать против него дело, напрашивался другой вопрос: если Каллен действительно не доверял ФБР (как это утверждали он сам и Карин Мастер), почему же тогда он с такой готовностью последовал совету самозваного Акри и стал подыгрывать в начавшейся игре и даже записывать на магнитофон изобличающие его заявления? Почему он молчал все два месяца, пока шел процесс, и лишь сейчас рассказал об этом поразительном факте? Когда в то воскресное утро его окружили полицейские, для него было бы вполне естественным тут же сказать что-нибудь вроде: "Подождите! Это же ошибка! Пусть кто-нибудь соединит меня с Акри. Он подтвердит, что это лишь ужасное недоразумение". Но он этого не сделал. Этих вопросов Ричард Хейнс своему клиенту не задал. Как это ни странно, не задало их и обвинение.
Хейнс закончил допрос свидетеля следующим вопросом: "Вы признаете себя виновным в том, что вступили в сговор с Чарльзом Дэвидом Маккрори… чтобы лишить жизни судью Джозефа Эйдсона?"
"Бог тому свидетель, — ответил Каллен, — конечно, нет".
Толли Уилсон мечтал не о рождественском ужине, а о "судном дне", когда ему наконец можно будет лично допросить Каллена Дэвиса. Произвести перекрестный допрос Каллена Дэвиса Толли было поручено еще в Амарилло, и тогда он много времени готовился к нему. Когда же этот важный для него момент в Амарилло так и не наступил, Толли воспринял это как тяжкий удар. Никто так, как он, не осознавал всей глубины виновности Каллена и всей праведности гнева обвинения, никто так хорошо не понимал чудовищной озлобленности этого человека и абсолютной необходимости положить конец этой истории раз и навсегда. Толли был обуреваем не просто чувствами — го было как наваждение. Поначалу он вел перекрестный допрос так, словно отел выявить главное противоречие в показаниях Каллена: было просто немыслимо, чтобы человек, который был настроен враждебно против ФБР и не доверял его агентам, позволил манипулировать собой, как дрессированным тюленем. Толли задавал Каллену вопросы о его работе и о тех чрезвычайно сложных и важных решениях, которые человеку его положения приходится принимать ежедневно.