– Как мы уютно тут устроились! – воскликнул я. – Как старые друзья, собравшиеся вместе, верно, Джеймс? Можно я буду звать тебя Джейми?
Эмиль отвалился подальше от меня, словно мой вопрос показался ему неделикатным. Джейми выкатил на меня глаза, но кивнул, желая продолжения, видимо, из-за денег.
Я наклонился к Джейми.
– Чтоб ты понял, – хрипло прошептал я, – если он вспомнит, куда запрятал все то добро, я буду рад возместить тебе эту пятерку. Но остальное все мое! Понял?
Он повернул ко мне свою головку, торчавшую на шее, больше похожей на прутик, и буркнул:
– Посмотрим.
Я мог бы сейчас укусить его! Но фортуна сейчас улыбалась именно ему, к тому же Эмиль наконец заговорил.
– Все нынче жалают узнать пра роликовые коньки, бидолаги, – задумчиво произнес он своим высоким, немного хриплым голосом, пошлепал своими сухими губами и пристально посмотрел на меня. Видимо, просчитал содержимое моего бумажника по тем дырам, что украшали мой пиджак, потому что тут же вздохнул и отвернулся. – Был’ бы ниплохо выпить сичас еin bissсhen bier[52].
Я не стал отрицать. С моей бороды капало, как из промокшего коврика. Очень непривлекательное зрелище.
– Апрельская погода, – пробормотал я.
Эмиль поудобнее пристроил свои конечности на ступеньке и обхватил руками колени. Трость свою он выпустил из рук, и она упала на широкий тротуар перед нами. Джейми рванулся было, чтобы ее поднять, но я помотал головой.
– Это такая у него игра, – тихо сказал я ему, прикрыв рот ладонью.
Джейми посмотрел на меня, немного удивленный. Потом сместился чуть в сторону, чтобы дать Эмилю простор продолжать эту свою игру, если это произойдет. Догадливый мальчик.
Я не раз видел игру Эмиля в действии и решил, что это еще одна причина, почему он проводит свои дни на этих ступенях, опираясь спиной на президента Вашингтона. Банкиры и брокеры не из той породы мягкотелых людишек, которые станут восклицать «да как вы посмели!», но при этом еще и краснеть. Если они случайно оступятся или, что еще лучше, упадут, споткнувшись о трость Эмиля, все до одного, то, скорее всего, настучат ему по башке или пнут старого бедолагу в отместку за то, что пострадала их гордость – эта самая хрупкая из всех частей их тела. То есть продолжаться это будет до тех пор, пока Бык[53] не остановит этот спектакль и не заставит жертву вывернуть карманы, чтобы заплатить за причиненную Эмилю боль и утешить его. А потом Бык пошлет этого козла отпущения следовать дальше своим путем, и они с Эмилем поделят добычу. Кстати, о добыче…
Тут на нас упала здоровенная тень.