Манхэттенское безумие (Дивер, Кларк) - страница 65

И, тем не менее, несмотря на все это, я понимал, что назад ее не отошлю.

Нет, нужно было найти способ помочь Мэддокс.

Кроме всего прочего, времени у меня было предостаточно.

В попытке все изменить и отрегулировать я решил, что нам всем следует глубоко вдохнуть, перевести дыхание, попробовать начать все сначала, предпринять совместные усилия, сделать что-то вместе, что-то такое, что свидетельствовало бы о доброте и о способности человека смотреть и видеть суть, невзирая на внешние проявления.

И вот тогда я подумал о спектакле «Красавица и Чудовище».

* * *

Когда я вошел в ресторан, Лана уже сидела за угловым столиком. Одета она была тщательно, волосы аккуратно убраны, каждый волосок на месте. Ее жизнь сложилась очень хорошо. У нее была хорошая работа, отличный брак и двое милых маленьких сыновей, которые, кажется, обожали своих родителей. С самого раннего детства и до самого последнего времени, напомнил я себе, присаживаясь рядом, она получала все, что хотела.

Кроме сестренки.

Эта мысль тут же вернула меня к истории с Мэддокс, к тому, как прав я был, вышвырнув ее из своего семейного круга.

Я не стал сообщать Лане последние новости, и за ужином мы просто болтали о том о сем; как идут дела на работе, как растут мальчики, какие имеются планы на отпуск и на все прочее. Мы уже заказали кофе и десерт, когда она сказала:

– Мама сказала мне, что ты вспоминаешь Мэддокс.

Я кивнул:

– Да, вспоминал.

– Я тоже, – призналась Лана. – Особенно тот день.

– Когда мы ходили на «Красавицу и Чудовище»? – спросил я.

Лана, кажется, удивилась:

– А разве тот день был какой-то особенный?

Я пожал плечами:

– О’кей, а ты-то какой день имела в виду?

– День, когда Мэддокс меня ударила.

– Ох! – сказал я. – Этот день…

– Дело в том, что я ее спровоцировала, – сказала Лана. – Я же была еще ребенком, а дети часто бывают жестоки. Я вижу это у своих мальчишек. Что они иной раз говорят друг другу.

Я осторожно спросил:

– И что ты ей тогда сказала?

– Я сказала ей, что она оказалась у нас потому, что больше никому не нужна, – сказала Лана. – Своей матери не нужна. Своему брату не нужна. Я сказала, что даже тебе она не нужна.

Она помолчала, потом добавила:

– И тогда она меня ударила, – и медленным движением приложила ладонь к тому месту, куда угодила та давно забытая пощечина. – Я это заслужила.

Мне показалось, что Лана дошла до того, что теперь винит себя в том, что я принял решение отправить Мэддокс назад к матери. Если это так, то она глубоко заблуждается. Решение это было принято вовсе не из-за того, что Лана что-то там сделала или сказала. Вина за него лежала целиком на самой Мэддокс.