Наши пушки — тоже не игрушки,
Грянем в наши пуш-шки!
И я, безголосый, самозабвенно пою. Легок мой шаг, просторно в груди, высоко держу голову, радость жизни распирает меня. Впереди война, кого-то из нас ждет смерть, идем ей навстречу — и трын-трава, все нипочем. Знать, правда, есть что-то сильней смерти.
Первое серьезное открытие в наступающем дне.
Дорога оживилась. Только что шли одни, вольно шагали — марш! марш! — и не заметили, как стало тесно. То и дело слышится скачущая по колонне команда:
— Принять вправо!.. Вправо принять!..
Нас обгоняют танки, устрашающе высокие «КВ», обдают пылью, бензиновой гарью, натруженным теплом, земля дрожит, до того тяжелы ходячие крепости. Они в лязге и грохоте исчезают вдали, будут раньше нас. Давай, родимая силушка, выручай страну, а мы поможем: «Наши пушки — тоже не игрушки…»
— Принять вправо!
Нагруженные грузовики один за другим. Уступи мотору, конная тяга! Ездовые усердствуют кнутами:
— Вороти, сатана! Тудыть тебя в селезенку!
— Принять вправо!
Новые машины жмут нас на обочину. На каждой какое-то сооружение, укрытое брезентом, похоже на складные пожарные лестницы. Что ж, все может быть, где стреляют, там и горит. Только что-то чересчур многовато пожарных машин… А по колонне уже летит почтительное:
— «Катюши»… «Катюши»…
Эге, еще те пожарники — не тушат, а жгут. Под Москвой припекли немца. Таинственное оружие, в тылу о нем ходят дивные сказки, дух захватывает.
«Катюши» тоже раньше нас будут на месте. Тесно на дороге, сила идет, берегись, фриц!
Солнце уже высоко, жжет сквозь гимнастерку, от пыли першит в горле, во фляжке у пояса вода, однако терпи. До Линии Фронта шагать да шагать…
Но через несколько шагов фронт вдруг оказался рядом, прямо над каской.
С неба упал тягучий моторный вой, приглушенная очередь. На дороге легкий сбой, солдаты натыкаются друг на друга, задирают лица.
— Эх, мать честна! «Мессер» «кукурузника» давит.
Висит в стороне над степью самолетик — два крыла этаже-рочкой, растопыркой колеса. Он отчаянно стрекочет, но это ему мало помогает, ползет, буксует в воздухе. А возле самого солнышка, коршуньи-темный, разворачивается другой самолет. Подставился на секунду солнцу, словно похвастался — я вовсе не темный, я целиком серебряный, — ринулся с занебесной высо< ты на стрекочущего тихохода…
Кони равнодушно тянули пушки, а люди завороженно застыли, запрокинув каски.
Медлительный «кукурузник», видать, совсем обезумел, лег на крыло, повернул навстречу.
Не ругань, короткие выдохи с дороги;
— Куд-ды?!
— Смерти ищет!..
Косо падающий убийца выпустил туманные, как паутина, нити. С запозданием злой пулеметный перестук…