Правитель вышел из палатки. День был теплый, солнечный. Тучи ушли к хребтам, искрилась снеговая вершина горы. Тихий, пустынный лежал океан, далеко на рейде лесистые островки казались кустами. Лениво набегала волна, ворочала мелкую гальку. Остро пахло гниющими водорослями.
Ни с крепости, ни с кораблей не стреляли. Под кекуром, у палаток промышленных, слышался говор, смех. Убитых похоронили, раненые спали.
Мирный лагерь, редкий солнечный день. Баранов снял шапку, погладил лысину.
— Покличь Нанкока, — сказал он одному из плотников. — Князька алеутского.
Из-за трусости этого тойона вчера чуть не перебили всех русских. Сгоряча правитель приказал его повесить, но потом остыл. Нанкок пользовался большим почетом среди своих островитян. Хитрый, маленький, еще ниже Баранова, с седой бородкой, князек отлично говорил по-русски и даже умел писать шесть букв. Одну из них он всегда чертил на камне или на песке и этим скреплял все свои приказания. Особенно любил букву «А». Распоряжения, подтвержденного таким знаком, никто не смел ослушаться.
В алеутском войске Баранова находились четыре тойона. Они командовали своими дружинами. Нанкок был старшим.
Князек догадался, зачем его зовет правитель. Он нацепил все свои амулеты, сверху повесил большую серебряную медаль с надписью «Союзные России», подаренную когда-то Шелеховым.
— Пришел, Александра Андреевич, — сказал старик, появляясь из-за скалы, и сразу же сел на мох. — Слушать буду.
Он прищурился, вытащил трубочку, повернул голову ухом в сторону Баранова. Сделал он это нарочно, чтобы не смотреть правителю в глаза.
Баранов хотел нахмуриться и не смог. Вспомнил все россказни о хитром старичке, о его трусости, вошедшей в поговорку между промышленными. Да и, кроме того, во вчерашнем не он один виноват. Никто не рассчитывал на вероломную выходку с пленными. Все же правитель не хотел, чтобы князек догадался о его подлинных мыслях.
— Ты пошто тыл показал? — спросил он строго. — Пошто бежал от крепости?
Нанкок качнул головой, потрогал медаль.
— Виноват, Александра Андреевич, — вздохнул он сокрушенно. — Вперед бежать не могу. Ноги плохо слушаются. Не бегут вперед. Совсем не могут.
Баранов не выдержал и засмеялся. Смех был беззвучный, искренний, но он был так необычен и неожидан, что князек обомлел. Однако правитель сейчас же успокоился, поднял его за плечо.
— Знаю, — сказал он уже хмуро. — Вперед бежать ты не можешь. Тогда не бегай назад… А случится в другой раз — повешу, — добавил он и торопливо ушел в палатку.
После полудня корабли снова начали обстрел крепости. Кроме «Ермака» и «Ростислава», Лисянский подвел к берегу еще два других маленьких судна. Весь огонь тяжелой артиллерии был сосредоточен теперь по лобовому фасаду блокгауза. Качки почти не ощущалось, корабли вели точную пристрелку.