Они встретились на середине поляны. Вождь подошел почти вплотную и, дотронувшись рукой до груди и лба, молча остановился перед Алексеем.
— Я готовился к смерти, — сказал он, наконец, пытливо вглядываясь в его лицо. — Ты остановил врага. Почему это сделал ты, чужой человек? Кто ты?..
Пока Манук переводил слова индейца, Алексей успел рассмотреть, что вождь слеп на один глаз, и из-за глубоких, частых морщин не видно даже татуировки. Но он держался крепко и прямо, и только по слегка ссутулившейся спине видно было, что он очень стар.
— Передай — мы русские, — сказал Алексей алеуту, — и живем в мире с индейцами. А сейчас ищем народ, живущий на берегу моря до самых дальних гор.
После первых же слов перевода старый индеец оживился, и на его бесстрастном морщинистом лице стали заметны следы волнения.
— Два раза созревали желуди и два раза рыба ходила струить икру, — сказал он вдруг, словно раздумывая, — как ваши люди приехали сюда на большой лодке. Мивоки тогда отдали вам свою землю. Я знаю. Вождь мивоков мой враг, но вы не можете быть моими врагами…
Он умолк, затем повернулся к толпе и что-то крикнул. Крик был отрывистый и повелительный. Сразу же все копья и луки опустились, толпа расступилась, и старый вождь, сняв свой головной убор, передал его Алексею.
Не совсем понимая, тот взял этот пук перьев, хотел спросить Манука, но индеец снова что-то приказал своим воинам, а затем вытянул руку вперед, по направлению к жилью.
— В гости зовет! — шепнул обрадованный Лука. — Ну, прямо — царь! А гляди, как от гишпанцев, будто заяц, сигал!..
Хижина вождя была самой большой во всем поселке и тоже была сложена из веток и коры. Кроме размеров и двух грубых идолов у входа, она ничем не отличалась отстоявших рядом жилищ и мало чем от барабор ситхинских индейцев. Тот же полумрак, звериные шкуры у стен, служащие постелью, копья, луки, плетеная посуда. Не было лишь очага. В этом теплом краю варили пищу на кострах, раскладываемых возле хижин.
Воспоминаниями о далекой Ситхе повеяло от знакомой обстановки. Алексей не раз гостил у мирного индейского племени, кочевавшего вблизи Ново-Архангельска, охотился на горных баранов и карибу, принимал участие в состязаниях юношей…
— Скажи им, что мы вроде как дома, — обратился он к Мануку, когда они втроем уселись посередине хижины на толстой плетеной циновке, а вождь и несколько стариков разместились у стен. — Мы рады хорошей встрече.
В хижине было просторно, зато перед ней столпилось все население стойбища — воины, дети, женщины. Многие из них были совсем нагие, у некоторых единственным убранством служила легчайшая длинная низка белых перьев, накинутая на шею. Собравшиеся у дверей пытались получше разглядеть чужестранцев и услышать их слова. До сих пор ни один белый не появлялся на территории поселка.