К концу ноября дожди утихли на целую неделю. Солнце не показывалось, но ветер сушил размокшую землю, утихомирился океан, партия алеутов выехала на байдарках в залив Святого Франциска на поиски морского зверя.
В один из таких дней караульный форта заметил на горизонте парус. Маленький «Вихрь» подходил к берегам Росса.
* * *
По случаю приезда семьи Иван Александрович решил устроить пирушку. В самой большой горнице монах Кирилл отслужил молебен; кашляя, сказал проповедь. Вместо колокольного звона стреляли из пушки. Больше половины промышленных не поместились в комнате и сенях, стояли с алеутами во дворе, месили грязь и мерзли без шапок на холодном ветру. Многие вспоминали жару и солнце в день освящения форта и удивлялись, что так быстро промелькнуло лето.
— Зато зима тут не боле двух месяцев. И снегу вовсе нету. Помочит, помочит, а там, глянь, обратно теплынь пошла.
— А ты видал?
— Люди, которые были, сказывают…
Слов богослужения во дворе не было слышно, люди переговаривались и изредка крестились, глядя на стоявших у самых дверей. Но скучно никому не было. Правитель колонии не баловал праздниками, а помимо всего, каждому еще не терпелось увидеть детей и жену начальника. Высадка с «Вихря» производилась вечером, ничего тогда разглядеть не удалось.
— Индейская царевна, бают, была. Дочка самого главного вождя. Из недалеких отселе мест.
— Ну и царевна! Одними косами прикрывалась, а батя в шалаше из корья жил. Известное дело — дикие!
— Молодая, видать, крепкая.
— А кто ж тебе старую тут возьмет! У них, брат, бабы скоро портятся.
Говорили главным образом бессемейные. Семейные находились со своими женами в горнице, рядом с самыми почетными обитателями форта. Только что приехавшие женщины были в топорщившихся на них петербургских платьях, выданных Барановым из компанейских складов. Ранее прибывшие — в голубых накидках и высоких башмаках — тоже забота главного правителя. Одна Фрося пришла, как всегда, босая, держа башмаки в руках и подоткнув накидку, чтобы не заляпать грязью.
Жена Кускова стояла впереди всех, женщины почтительно уступили ей место. Она, видимо, гордилась этим и смущалась. Ей было не более тридцати лет, а черные длинные косы, выпущенные поверх наплечного платка, невысокий рост, девичьи бедра и широко поставленные живые глаза на слегка скуластом лице делали ее еще моложе. Два рослых светлоголовых мальчика с мокрыми, торчавшими в разные стороны волосами стояли впереди нее и все время крестились.
Мужчины, как в церкви, разместились отдельно. Они тоже нарядились по-праздничному, а Иван Александрович надел на шею медаль, пожалованную еще в Ново-Архангельске, и, почти на голову выше своих соратников, стоял торжественный и взволнованный. Приезд жены и детей, которых он очень любил, был для него настоящей радостью.