— Ишь ты! — сказал шкипер насмешливо, отложив обгрызенное поросячье ребро. — Стрельнул!
Но Алексея взорвало. Он и так достаточно видел, чем пахло тут хозяйничанье Круля и кто его подстегивал, и окончательно обозлился. Баранов, Кусков налаживают, тревожатся, бьются, а Круль играет на руку американцам и англичанам и накрутит тут такого, что все пойдет прахом, и русский корабль не пустят сюда даже на пушечный выстрел.
— Если бы я был начальником над тобою… — сказал он, отшвырнув чурбан, на котором сидел, — я бы… Ты что, доктор, сдурел? — он передохнул, смелое лицо его стало красным. — Тебе не «губернатор» ли этот самый подсказует?.. У царя своей земли хватит, и нечего нам лезть куда не след! А полезем, так и это потеряем… Ты, что ли, своей батарейкою со всем светом воевать станешь? Дали тебе землю — и сиди. Крепко сиди — в том твоя задача. А в чужое не лезь… Эх!..
Алексей махнул рукой, оттянул узел шейного платка, словно тот давил ему горло, и снова сел. Не глядя на оторопевшего лекаря и не слушая, что тот бормочет, он сидел, сердито опустив голову. Затем взял с конторки какой-то журнал, начал перелистывать. Это был «Опыт первый сандвичанский грамматик и словарь», над которым Круль трудился уже больше года. Не одни только пушки и государственные перевороты занимали беспокойного мечтателя.
Петрович тоже не слушал оправданий Круля. Планам бывшего лекаря он не придавал никакого значения. Он взял подзорную трубу и принялся разглядывать в окно извилистый берег острова. Завтра мимо него придется итти к Атуваю.
Опечаленный доктор налил было стакан рому, хотя пил всегда мало, но в это время шкипер взял его за рукав и, не отрывая глаз от зрительной трубы, потянул к окну.
— Гляди! — сказал он. — Еще один бостонец чалится.
Алексей тоже поспешил к Петровичу. На рейде разворачивался большой трехмачтовый корабль, готовясь отдать якоря. Красно-синий многозвездный флаг отчетливо был виден даже без зрительной трубы. Это был четвертый американский флаг в гавани Гоно-Руру.
А ночью кто-то поджег плантации Круля. Сгорела только часть табака. Огонь, рванувшись вверх, скоро погас, но Алексей и Петрович поняли, что пожар этот — первое предупреждение.
На другой день «Вихрь» взял курс на Атувай. Шел дождь и светило солнце. Сквозь сверкающий редкий ливень виднелись берега Воагу. Они были тихи, прелестны и напоминали цветущий сад. Но Алексей не любовался берегом. Он сидел в каютке и писал Баранову. Из Атувая, может быть, удастся отправить письмо на Ситху. Он подробно и горячо излагал все события и просил вмешаться в дела на островах. Только незамедлительные действия правителя могли исправить то, что натворил здесь Круль.