Гервасио выстрелил. Индеец продолжал стоять, а затем медленно, подогнув колени, рухнул на землю. Крыло дикого голубя — знак мира и переговоров — выскользнуло у него из руки и отлетело к воротам миссии. Шарахнулись лошади. Не успел еще никто опомниться, как двое остальных воинов, подхватив товарища, вскочили на коней и понеслись в прерию. Лошадь убитого скакала сзади, а за ней, вздымая пыль, волочилась попона.
С минуту на стене монастыря было тихо, а потом Джозия вырвал из рук Гервасио ружье.
— Дурак! — сказал он резко. — Теперь они устроят резню!
От оскорбления узкое смуглое лицо Гервасио покрылось пятнами. Он взмахнул рукой, словно хотел выхватить из-за пояса нож, но Джозия сунул ружье ему обратно и в раздражении прошелся по дощатому помосту, настланному над воротами.
Пепе и падре Микаэль молчали. Пепе косился на Гервасио, следя за каждым его движением, а монах перебирал четки.
— Ты поступил неразумно, — сказал он, наконец, осуждающе. Круглые бусинки-глаза, далеко запрятанные под надбровными дугами, укололи взглядом. — Синьору Джозии придется теперь расплачиваться.
— Мне?
Американец круто повернулся и, нахлобучив шляпу, подошел к Микаэлю. Он еще не успокоился, верхняя губа его дергалась, голос был отрывист.
— Только мне? Не думайте так, настоятель!.. Первое — стрелял не я! Второе — стрелял испанец! Третье — стреляли из святой обители и в безоружного мирного посланца!..
Он плюнул далеко вниз, к подножию стены.
— Вы слышали, что требовал индеец, — продолжал он уже более спокойно. — Он заявил, что народ его отдал землю русским и не допустит, чтобы мы занимали эти земли. Мы! Понятно вам?.. А где же земли испанского короля?
Гервасио двинулся вперед, порываясь ответить, но падре Микаэль задержал его рукой.
— Мы продолжим спор в трапезной, — заявил он сухо. — Синьор — мой гость. Разгони! — указал он затем Пепе на выглядывавших изо всех дверей и окон слуг. Выстрел взбудоражил обитателей миссии.
Пепе спустился с помоста. За ним по каменной лестнице двинулись остальные. Никто не посмотрел на прерию. А там, теперь уже далеко, все еще виднелись на фоне рыжей травы и неба удалявшиеся фигуры всадников.
В трапезной — длинной сводчатой комнате с аркой вместо дверей и двумя узкими окнами почти до самого потолка — было прохладно и полутемно. Час трапезы еще не наступил, отец-эконом погасил даже свечу у подножия дубового стенного распятия, висевшего напротив настоятельского кресла. Солнечный луч перерезывал комнату надвое, за окном звенели птицы.
Джозия и Гервасио сели по обеим сторонам стола, монах опустился в кресло. Седой и щуплый, в черной сутане с откинутым на спицу капюшоном, он напоминал члена судилища инквизиции. И, как на тайном судилище, все некоторое время молчали. Гервасио щипал свой подбородок, а Джозия откашливался.