Путь проклятых (Вардунас) - страница 127

– Женя, ты чего?.. – выдохнула похолодевшая Лера, чуть не вступив в натекшую из-под метеоролога бурую лужу. У того была прострелена левая рука, и вся химза выше бронежилета, между ним и шеей пропиталась кровью.

– Успели зацепить его, пока дверь не закрылась, – с горечью объяснил Мигель.

– Вот, значит, это как. Странное чувство. А ты, Лера, ты чего здесь, не смотри… – давясь подступавшей кровью, прошептал Савельев.

Девушка почувствовала, как у нее предательски защипало глаза.

– Держись, старик, мы тебя вытащим, – над ним склонился Мигель.

– Я… я… – голос раненого слабел, подбородок расчертила алая ниточка.

– Что? Что такое? – Мигель придвинулся ближе.

– Сиренью пахнет, – тихо сказал Савельев и закрыл глаза.

Часть вторая

Девушка и судьба

Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки.

Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит…

Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь…

Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться,

и нет ничего нового под солнцем…

Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется

памяти у тех, которые будут после.

КНИГА ЕККЛЕЗИАСТА. ГЛАВА 1, СТИХ 4—11

Глава 1

Раскол

– Полетит. Полетит, моя хорошая, – трепещущий огонек со щелчком взвился над зажигалкой двенадцатого калибра и запалил тоненький фитиль свечки, неуклюже слепленной из свиного сала. – Птицей-птиченькой за море полетит молитвушка.

Сидевший на лежанке Птах, по-турецки скрестивший ноги, поводил огоньком по дну свечки, оплавляя мутную массу, и прилепил ее на угол тумбочки возле топчана, по которой тут и там застывшими слезами струился жир. Это была уже десятая.

Небольшая каморка, отведенная юродивому, таинственно освещалась множеством огоньков. В неровном свете мерцали лики нескольких святых, грустными глазами с давно растрескавшихся икон смотревших на одинокого человека.

– И взойду я в чертоги златоубранные, и не убоюся зла, – бормотал Птах, оглядывая свои владения. – С ветром попутным из краев далеких вернутся странники в отчий дом.

Открыв скрипнувшую дверцу, порылся в тумбочке, но, в очередной раз нашарив пустоту, опять вспомнил, что отдал Библию несколько месяцев назад. А она бы ему сейчас пригодилась. Да-а… Птах скучал без своих любимых историй про Бога и его друзей. Они всегда успокаивали его.

Остальные же только смеялись над ним. Ну и пусть. Зато никогда не били, так, потешались только. Птах был в Убежище своим.

Есть не хотелось. Хотя на ужин, на который сигналили три часа назад, он не ходил. В последние дни его не покидало какое-то странное ощущение, предчувствие, что ли.