– Скоро потушат свет, – произнес Тит.
Купер, который всегда перед ним благоговел, немедленно отложил карты:
– Тогда нам лучше разойтись по комнатам.
За ним неохотно последовали Сазерленд и Роджерс.
Когда Тит закрыл за ними дверь, Фэрфакс перетасовала карты:
– А ты мастак разгонять народ, высочество. Наверное, сказываются долгие годы практики.
– Ошибаешься, я таким родился. А вот у тебя точно были долгие годы практики.
– Имеешь в виду мое врожденное потрясающее обаяние?
– Твое обаяние настолько же врожденное, как и моя правдивость.
Фэрфакс собрала колоду в правой руке. Карты вылетели из ее пальцев и аккуратной стопкой приземлились на левой ладони.
– Ты хочешь мне что-то сказать?
У Тита не было какой-то определенной цели, когда он шел сюда. Но как только прозвучал вопрос, ответ появился сам собой, словно тщательно обдуманный заранее.
– Я читал о твоем опекуне. Он не делал твою жизнь легче.
– Его собственная жизнь была нелегкой из-за меня.
– Расслабься. Я в нем не сомневаюсь. Только хотел сказать, что ты очень хорошо о нем заботилась. У тебя доброе сердце.
Взгляд Фэрфакса был холоден, как горная река.
– Заботилась, потому что люблю его – и потому что никогда бы не смогла отблагодарить его за все, что он для меня сделал, дав дом и приют. Ты не заработаешь большей моей преданности комплиментами. Я сделаю ровно столько, сколько от меня потребует клятва кровью, не больше.
Умная девочка. Титу почти казалось, что она видит его насквозь.
– Доброй ночи, ваше высочество.
А теперь еще и отсылает, словно это он ее подданный, а не наоборот.
Тит перескочил расстояние, которое их разделяло, поцеловал Фэрфакс в щеку и тут же перескочил назад прежде, чем она успела отреагировать.
– Спокойной ночи, Фэрфакс.
Иоланта не сомневалась: принц ею манипулирует. Но зачем? Думает, будто, говоря, как она ему бесконечно дорога, хваля за доброе сердце или целуя в щечку, добьется, чтобы она добровольно рисковала ради него жизнью?
Ничто не заставит ее добровольно рисковать жизнью ради него.
И все же Иола долго ворочалась и не могла заснуть, чувствуя, как горит на щеке отпечаток его прохладных губ.
На следующее утро тренировка забросила ее в сказку «Батия и потоп», где пришлось попотеть, сдерживая вздувшуюся реку. Но послеполуденное отделение «Греческий завет» оказалось еще тяжелее. Учитель Хейвуд никогда толком не понимал ее затруднений с древнегреческим, отмечая, что морфологически латынь не многим проще. Но если латынь давалась Иоланте легко, как огонь, то осваивать древнегреческий было что горы двигать.
Ко времени возвращения в пансион миссис Долиш она мечтала прилечь у себя в комнате, однако принц не отпустил.