Лукасу, Жанвье и любому другому служащему с набережной Орфевр хватило бы одного взгляда, брошенного на Мегрэ, чтобы понять, в чем дело. Такая знакомая, такая говорящая спина комиссара! Она сутулилась? Горбились плечи? Достаточно было показаться этой спине в коридорах здания криминальной полиции, достаточно было Мегрэ молча препроводить в кабинет какого-то человека, и инспекторы понимающе переглядывались: «Хм!.. А вот и главный свидетель пожаловал».
А спустя два-три часа они привычно встречали официанта из соседнего ресторана «Дофин», который нес бутерброды и пиво.
Здесь, в Л’Эгийоне, некому было наблюдать за Мегрэ и его спутником, идущими по улице.
– Вы не подождете минутку?
Комиссар зашел в полную странных запахов маленькую бакалейную лавку, чтобы купить серый табак и спички.
– И дайте еще пачку синих сигарет… Две пачки!
В уголке он заметил конфеты, которые больше всего любил в детстве – забытые, почти засохшие. Купить не решился. По дороге Альбер Форлакруа упорно молчал, стараясь казаться спокойным и непринужденным.
Ворота, двор мэрии – и волна тепла в кабинете: печка так и светилась красным в темноте.
– Входите, Форлакруа. Располагайтесь.
Мегрэ зажег свет, снял шляпу и пальто, подбросил в печку пару поленьев, сделал два-три шага по комнате; на лице его время от времени мелькала озабоченность. Он ходил по кабинету, бесцельно заглядывал то в один угол, то в другой, переставлял вещи с места на место, курил, ворчал, будто ждал чего-то, а оно никак не приходило.
Этим «что-то» была потребность почувствовать себя «в своей тарелке». Так говорил сам комиссар, чтобы не употреблять высокопарное слово «вдохновение».
– Садитесь. Можете курить…
Мегрэ дождался, пока Форлакруа, по привычке деревенских жителей, вынет из кармана одну сигарету вместо целой пачки – он держал ее в куртке открытой и вынимал сигареты по одной, – протянул ему зажженную спичку, хотел сесть и вдруг вспомнил о слуховом оконце; посмотрел в окно, выходящее на улицу, попытался закрыть ставни, но не смог распахнуть окно, поэтому ограничился тем, что опустил пыльные шторы.
– Ну что ж! – вздохнул комиссар, наконец усаживаясь с видимым удовольствием. – Что скажете, Форлакруа?
Начиналась «старая песенка», как говаривали на набережной Орфевр. Альбер держался настороженно. Немного откинувшись назад, так как слишком длинные ноги мешали ему удобно устроиться на стуле, он наблюдал за комиссаром и даже не скрывал своей враждебности.