– Мне остаться с вами?
Мегрэ кивнул. Уж коли Сантони начал расследование с ним, то и продолжать нужно вместе.
В приемной в одном из кресел расположилась молодая девушка; ее светло-голубая шляпка издали бросалась в глаза. В тускло освещенном помещении конторский служащий читал вечернюю газету.
– Это к вам, патрон.
– Я знаю.
И, обращаясь к девушке, произнес:
– Мадемуазель Турэ? Не соблаговолите ли пройти в мой кабинет?
Комиссар зажег лампу с зеленым абажуром, которая осветила кресло, стоящее напротив стола. В него Мегрэ и усадил девушку, про себя отметив, что она плакала.
– Дядя сообщил мне, что отец умер.
Мегрэ заговорил не сразу. Как и мать, она держала в руке платок, но скатала его в комок и нервно мяла пальцами. Будучи ребенком, Мегрэ любил так же мять кусочек пластилина.
– Я думала, что мама с вами.
– Она решила вернуться в Жювизи.
– Как она?
Что можно было ответить на этот вопрос?
– Ваша мать очень стойкая женщина.
Моника производила впечатление красивой девушки. Она совершенно не походила на мать, хотя тоже была широка в кости, однако благодаря молодости и крепкому здоровью определенная тяжеловесность не была слишком заметна и не портила ее. На девушке был хорошо скроенный костюм, который вызвал удивление у комиссара, поскольку одежду такого качества почти невозможно сшить самой или купить в дешевом магазине.
– Что произошло? – наконец спросила Моника, и у нее на ресницах заблестели капельки слез.
– Ваш отец был убит ударом ножа.
– Когда?
– Во второй половине дня, примерно между шестнадцатью тридцатью и без четверти пять.
– Но как такое могло случиться?
Почему у комиссара возникло ощущение, будто ее словам не хватает искренности? Мать Моники тоже выразила удивление и недоверие, но, учитывая характер вдовы, этого следовало ожидать. В сущности, по мнению мадам Турэ, позволить убить себя в каком-то тупике близ бульвара Сен-Мартен – небывалый позор. Она строго расписала свою жизнь – не только свою, но жизнь всей семьи, – и эта смерть никак не укладывалась в установленные ею рамки. А что уж говорить о желтых ботинках и почти красном галстуке на покойном!
Что касается Моники, то она выглядела скорее настороженной, словно опасалась каких-то вопросов или необходимости в чем-то признаваться.
– Вы хорошо знали вашего отца?
– Но… это очевидно…
– Конечно, вы знали его, потому что каждый ребенок знает своих родителей. Я же спрашиваю, были ли ваши отношения доверительными, случалось ли отцу разговаривать с вами о своей личной жизни, делиться мыслями…
– Он был хорошим отцом.
– Но был ли он счастлив?