Латыш шокировал присутствующих своим внешним видом, изысканной роскошью мельчайших деталей туалета.
Было видно, как блестят его светлые усики «щеточкой», редкие брови. Он посмотрел на Мегрэ, но не открыто, а через отражение в зеркале.
И комиссар заметил, как дрогнули его губы и едва заметно затрепетали ноздри.
Чувствовалось, что Петерсу приходится себя контролировать. Сначала он пил медленно, но затем залпом проглотил то, что оставалось в стакане, и пальцем показал бармену:
– Еще!
Мегрэ заказал себе вермут. В тесном баре он казался еще выше и массивнее, чем обычно. И он не сводил глаз с Латыша.
У комиссара создавалось ощущение, что он находится в двух местах одновременно. Как совсем недавно, картинки накладывались друг на друга. Грязное бистро Фекама проглядывало сквозь нынешний интерьер. Петерс словно раздваивался: Мегрэ видел его в дорогом костюме цвета корицы и в то же время в старом плаще.
– Не тормози, давай наливай! – кричал один из каменщиков, стуча своим стаканом по стойке.
Петерс пил уже третий аперитив, и до комиссара доносился анисовый аромат этого напитка опалового цвета.
Служащий газовой компании подвинулся, и оба противника оказались рядом, касаясь друг друга локтями.
Мегрэ был на две головы выше своего соседа. Оба сидели напротив зеркала и смотрели друг на друга из его тусклой поверхности.
Лицо Латыша начинало меняться: сначала затуманился взор. Он щелкнул своими сухощавыми белыми пальцами, показывая на свой стакан, и провел рукой по лбу.
На его лице словно отражалась внутренняя борьба: в зеркале Мегрэ видел то уверенный взгляд клиента «Маджестика», то мятущуюся душу любовника Анны Горскиной.
Но образ последнего ни разу не задержался на поверхности. Он старательно удерживался внутри отчаянной работой мышц. Лишь глаза оставались глазами русского.
Левая рука вцепилась в стойку. Тело шаталось.
Мегрэ решил провести эксперимент. В кармане у него лежал портрет мадам Сваан, который он вынул из альбома фотографа в Фекаме.
– Сколько я должен? – спросил он бармена.
– Сорок четыре су.
Комиссар сделал вид, что роется в своем кошельке, и будто случайно уронил снимок, который упал в лужицу между выступающими краями стойки.
Он сделал вид, что не заметил этого и протянул купюру в пять франков. Но его взгляд впился в зеркало.
Бармен, поднявший фотографию, сокрушенно вытирал ее своим фартуком.
Петерс Латыш сжимал свой стакан, взгляд его стал жестким, лицо застыло.
Затем неожиданно раздался странный хруст, такой отчетливый, что хозяин, подсчитывавший выручку, резко обернулся.
Рука Латыша раскрылась, и из нее на стойку выпали осколки стекла.